|
 Софи Бюссе о Рембрандте
"Исключительное внимание Рембрандта к библейским сюжетам - сто шестьдесят полотен, восемьдесят офортов и более шести сотен рисунков и набросков - послужило объектом многих предположений и гипотез. Для одних художник был своего рода исключительным явлением в Голландии, в стране, где победил протестантизм.
Для других (Халлевуд), напротив, это внимание предопределено основными теологическими догмами протестантства, для третьих (Брауна и Тюмпеля), его библейские образы восходят к иконографической традиции XIV века и служат тем же просветительским целям. Существуют и те, кто уверен, что Рембрандт увлекается религиозной тематикой в силу того, что он поддерживает статус «исторического художника», а исторические' сюжеты в иерархии живописи ставились исключительно высоко...
Первоначально протестантизм провозгласил негативное отношение к религиозному искусству, обвинив его в том, что оно штампует идолов и опошляет Бога, придав ему земное обличие и форму. Религиозная живопись не исчезла, однако ей пришлось приспосабливаться под новые реалии Реформации, ратующей за общецерковное обновление.
Реформационное движение поставило под сомнение основной принцип гуманистического искусства - веру в человека, в то, что он венец творения в этом мире, теперь в моде темы человеческой нищеты и тщетности существования, непреодолимого отчаяния перед суровым Богом, не указавшим путь к спасению и отказавшему в благодати.
Живопись интерпретирует основную догму протестантских теологов - идею предопределения, («Sola Gratia, sola fide», «Спасение в вере»), художники начинают по-новому трактовать привычные образы Писания, изменив их традиционный иконографический смысл. Рембрандт трактует многие из них по-новому, помещая новое значение в привычные устоявшиеся образы: святой Павел (В. 149, № 10) Творцом спасенный богохульник, Лазарь (В.73, № 30; В.72, № 74) воскрешен силой веры его близких и родных.
Оставив в стороне общепринятый Символ Веры, Рембрандт в своем радикализме, кажется, ближе к еретическим христианским сектам, чем даже к кальвинизму. Действительно, в то время, когда Рембрандт в теплых отношениях с проповедником-меннонитом Ансло, его искусство отражает религиозные искания этой секты, чьи религиозные чаяния заключались в возвращении к первоначальному смыслу Священного Писания, очищенному от позднейших напластований, к простой и искренней вере первых христианских братств.
Спиритуалистская утонченность и возвышенность не означают, что все сюжеты Рембрандта должны быть прочитаны под углом анабаптистских догм, художник в большей степени был независим от различных направлений, его увлечение религиозными верованиями никогда не заслоняли его собственную точку зрения, каждая интерпретация библейского сюжета, в первую очередь, его интерпретация, ведущую роль в произведении играет его мысль.
Рембрандт избегал представлять традиционные сцены и сюжеты, столь любимые художниками на закате Ренессанса и на заре маньеризма - Потоп, Избиение младенцев, Получение Манны небесной, он отказался также от вполне барочных тем Апокалипсиса, а также от чисто теологических сюжетов (Троица или Тайная вечеря).
Он предпочитал на всем протяжении своего творческого пути очень ограниченное число «священных» сюжетов: изгнание Агари, историю Товия, Иосифа, Давида, сцены введения Христа во храм, бегства в Египет, паломников в Эммаусе.
В них он пытался выявить духовный смысл - непостижимую тайну божественного провидения, человеческую слабость, его бессилие перед божественным замыслом, а также личные, духовные отношения между человеком и Богом, Создателем, отношения, которые приводят к спасению. Если Бог в Ветхом Завете представал в мире только через своих посредников - ангелов, то центральной фигурой Нового Завета становится Иисус Христос, соединяющий в себе божественное и человеческое.
Двойственная природа ставит художника перед неразрешимой дилеммой - изобразив человеческие черты Иисуса Назаретянина изобразим ли мы Христа? Рембрандт долго ищет подходящие черты лика Бога, останавливаясь на его человечности, о чем спустя два века поведает Жан-Жак Руссо, а потом и Ренан. Эта непривычная для XVII века интерпретация, которую подхватят следующие века, - обыденность, человечность библейского мира
не лишает его священности, трансцендентности."
|
