Софониба принимает чашу с ядом, 1634
Мужчина со шляпой, 1635

	Даная, 1647
	Даная, деталь

Посторонним трудно было понять, почему неизбежное и долгое ожидание нисколько не угнетало Рембрандта. Его предупредили, что нынешние владельцы дома переедут и освободят здание не раньше чем через год, а сам он въедет туда еще через добрых полгода после этого: чтобы разместить его семью и учеников, потребуются немалые переделки. Но то, что казалось невероятным для посторонних, было вполне естественно для художника - он считал просто чудом, что огромная перемена, которая должна произойти в его жизни, может быть осуществлена за такой краткий срок, как полгода. Не огорчился он и тогда, когда из банка пришлось вынуть сумму, равную половине стоимости дома, и вручить ее владельцу здания. Во время последней встречи с банковским конторщиком этот деловитый молодой человек, глаза которого за стеклами очков светились холодным зеленым светом, пытался убедить художника, что разумнее будет вынуть две трети денег Саскии и уплатить за дом полностью: на уплате в рассрочку господин ван Рейн потеряет больше, чем ему дадут проценты на капитал. Но длинные ряды цифр так напугали и сбили с толку Рембрандта, что он хотел одного - чтобы сделка была простой и понятной. Взявшись за огромное полотно, он неожиданно убедился, что мастерство его и сила бесконечно возросли, и был совершенно ошеломлен своими собственными возможностями. Он поверил, что кисть его способна справиться с любой трудностью, и немедленно перенес это убеждение на все житейские дела, решив, что нет задачи, которая была бы ему не по плечу, и ноши, которая была бы не по силам. Ему всего тридцать три года, и если роскошная жизнь, которой отныне заживут они с Саскией, потребует больше денег, он их заработает: во-первых, предстоящий успех позволит ему повысить цены; во-вторых, он будет писать вдвое больше. В эти дни работоспособность его была неисчерпаема, и, несмотря на беготню по лавкам, он никогда еще не писал так много. Перед его глазами непрерывно вставали видения - огромные сверкающие полотна, и видения эти так поддерживали и обновляли его, что он почти не нуждался в целительном сне.
Рембрандт ничего не рассказывал Саскии о групповом портрете стрелков, который писал на складе, нарочно снятом им для этой цели, потому что картина была слишком большой и не помещалась в их теперешней квартире. Наконец Саския, давно уже жаловавшаяся, что ей надоело сидеть одной в гостиной, пока он запирается у себя в мастерской или на складе, объявила мужу, что пригласила свою сестру Тицию погостить у них в Амстердаме. Рембрандт не испытывал особой неприязни к свояченице, женщине сдержанной и разумной, в отличие от болтливой компании родственников его жены, но его выводила из себя мысль о потере целой недели работы: ему ведь придется присутствовать на вечерах, которые непременно будут устроены, чтобы развлечь гостью. Но коль скоро неделю все-таки суждено потерять, он потеряет ее с пользой для себя. И художник в свою очередь объявил Саскии, которая уступила без особых возражений, что пока здесь будет гостить Тиция, он съездит в Лейден навестить своих. Перед отъездом он купил родным подарки, выбирая их так же, как выбирал для себя шелка, мраморные чаши и японские вазы, то есть заботясь лишь о том, чтобы они соответствовали своему назначению, и не обращая внимания на цену. Матери он купил роскошное платье из мягкого бархата с широкими рукавами и меховой отделкой на вороте, а также старинную брошь в массивной золотой оправе, в которой сверкал безупречный аметист. Для Лисбет он выбрал дорогую муфту и великолепный беличий капор, для доброй Антье - сборчатую юбку и соответствующий корсаж из темно-синего атласа с голубой вышивкой. Несколько дней он не мог Решить, что больше понравится Адриану - часы или Библия, а когда остановил свой выбор на последней, отправился по лавкам и рыскал до тех пор, пока не нашел такую великолепную Библию - четкий шрифт, мягкая бумага, внушительный опойковый переплет, богатые золотые застежки, - что согласился бы уплатить вдвое дороже за еще один экземпляр для себя.
Подарки Рембрандт роздал в первые же полчаса, проведенные под отчим кровом. Он надеялся с их помощью перебороть обескураживающее безразличие родных и нежелание их поинтересоваться его делами, но ничего хорошего из его затеи не вышло. Лицо матери, изборожденное морщинами, как скорлупа грецкого ореха, осталось неподвижным; когда сын положил ей на колени подарки, она не встала с кресла, чтобы примерить платье, и лишь пощупала ткань и благоговейно ужаснулась, более того, явно огорчилась при виде дорогой броши, словно такая драгоценность обязывала ее прожить больше, чем она рассчитывала: надо же как-то оправдать сделанное вложение. Беличью муфту и капор для Лисбет художник тоже выбрал неудачно: сестра подчеркнуто дала ему понять, что эти вещи ей теперь ни к чему - ноги у нее пухнут так сильно, что она не может втиснуть их в приличные башмаки и поэтому редко выходит в город. Антье, правда, на все лады расхваливала красивую синюю юбку и корсаж, но тем не менее Рембрандт сразу же убедился, что яркий цвет и множество сборок делают фигуру и лицо его невестки особенно невыразительными.  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »