Софониба принимает чашу с ядом, 1634
|
|
Мужчина со шляпой, 1635
|
|
|
Даная, 1647
|
|
|
|
Даная, деталь
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 12
Теперь, когда со всем, чем он жил, было покончено, - Саскию опустили в могилу, и дом опустел после пышных похорон, на картину был положен последний мазок, и художник запер склад, чтобы огромное полотно как следует просохло, - теперь, когда нити, привязывавшие его к жизни, были порваны, Рембрандт удивлялся, что сам продолжает жить.
Люди приходили и уходили - еще долго после похорон в доме каждый день бывали посторонние. Старые заказчики, соседи, торговцы картинами, прежние ученики, члены гильдии святого Луки, врачи из Хирургической гильдии, люди из отряда Баннинга Кока поочередно появлялись в суровой, опрятной и просторной приемной, чтобы уверить художника, что они понимают всю безмерность его утраты. Гертье Диркс и новая служаночка - ее как будто звали Клартье - входили в малую гостиную и докладывали о посетителях: каллиграфе Коппеноле, господине и госпоже Пинеро, докторе Маттейсе Колкуне, господине и госпоже Ладзара, и Рембрандту казалось, что все они, так тесно связанные с его прошлым, приходят к нему с поручениями от покойницы.
Не успевал он утром встать с постели, как уже начинал томиться в ожидании вечера: он еще как-то терпел только это время дня, когда, избавленный от гостей, освобожденный от бремени часов, которые предстоит прожить, ожидал неизбежного прихода сна. Время от семи до девяти он проводил в малой гостиной с Гертье и Титусом. Присутствие Гертье ему не мешало. Пристроившись напротив него за большим круглым столом, освещенным канделябром, она что-нибудь чинила, проверяла счета или записывала для памяти на разглаженных клочках оберточной бумаги то, что ей предстояло сделать завтра: послать Клартье за маслом, сказать доктору Бонусу, что Титус не ест овсяного супа, купить новую метлу.
В этих записях было что-то успокоительное: они ставили жизни такие скромные пределы, делали ее настолько безмолвной и замкнутой, что художник мог взирать на нее без боли и возбуждения. Гертье, сдержанная по натуре, а теперь и вовсе подавленная смертью хозяйки, ничем не раздражала его натянутые нервы. Она даже не говорила с ним о Титусе, хотя обожала ребенка: ее удерживало от этого какое-то животное чутье, которого недоставало Лотье, госпоже Ладзара и шумной, пышущей здоровьем, слезливой госпоже Анне Веймар Сикс.
«Каким утешением послужит он в вашем горе!», «Какое счастье, что она оставила вам его!», «Господь в милосердии своем дал вам то, ради чего стоит жить!» - каждый день Рембрандт слышал все новые вариации на эту избитую, фальшивую тему, и ему казалось, что окружающие делают это, чтобы пощадить самих себя, чтобы избавиться от необходимости открыто признать его положение отчаянным. Титус не мог заменить Саскии. Только глупцы, не изведавшие любви и раскаяния, способны воображать, что тень от тени в силах исцелять зияющие раны, которые наносят любовь и угрызения совести.
Пасмурным и душным вечером в конце августа, когда из-за дымки, нависшей в воздухе, было трудно даже дышать, Гертье сказала ему:
- Приходил доктор Бонус. Он считает, что вид у Титуса несколько вялый.
- В такую погоду он у всех вялый.
- Я тоже так думаю.
- Бонус еще что-нибудь сказал?
- Ничего, что могло бы встревожить вашу милость. Он добавил только, что следует принять меры, чтобы болезнь матери не повторилась у ребенка.
- Что же он предлагает? Какие меры?
Голос его звучал сурово: судьба, несомненно, обрушит на него все несчастья, какие только сможет.
- Очень простые, ваша милость. Прежде всего обильную хорошую пищу - ее мальчик уже получает. А всего нужнее ему воздух, и это я виновата, что он так мало гуляет.
- Ну что ж, водите его на прогулку - дело нехитрое
- Да, но я уже не так быстро справляюсь со всем, как раньше, ваша милость.
Память укоризненно воскресила перед Рембрандтом длинный ряд образов: вот Гертье моет мраморный пол в огромной приемной, вот она обтирает статуи в зале, ворочает котел с супом для учеников, купает ребенка, просушивает отсыревшее белье...
- Видит бог, работы у вас и без того хватает, - согласился он. - А почему бы вам не посылать его с Клартье? Судя по ее виду, ей тоже не вредно побыть на воздухе.
- С Клартье? Нет, нет, ваша милость, это невозможно. На прошлой неделе она потеряла свой молитвенник, теперь где-то забыла шаль; в один прекрасный день она, того и гляди, вернется да скажет, что не помнит, где оставила ребенка.
- Надо подыскать кого-нибудь постарше и посильнее, чтобы освободить вас от тяжелой работы, - предложил художник.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
|