Софониба принимает чашу с ядом, 1634
Мужчина со шляпой, 1635

	Даная, 1647
	Даная, деталь

Сильная молодая рука опустилась художнику на плечо. Пылкий голос и безрассудное великодушие его защитника вывели наконец художника из состояния тупого оцепенения. Он вскочил на ноги, посмотрел через зал на насмешливое, по-прежнему самоуверенное лицо Крейсбергена, и холодная ярость сжала ему сердце.
- Чего вы хотите? - закричал он голосом, похожим на бычий рев, и старый Якоб, который только что начал зажигать лампы, остановился как вкопанный, а горящая свеча задрожала в его руке. - Чего вы хотите? Получить обратно свои жалкие флорины? Вот они, берите. - Рембрандт сунул руку в тяжелый кошель, висевший у бедра, и повернулся к Баннингу Коку. - Сколько он уплатил? Какова его доля?
- Ну полно, полно! - пробормотал капитан.
- Нет, с этим надо покончить. Он возражает, он недоволен. Я - тоже и ни за что на свете не возьму его грязных денег. Вот они - больше он уплатить не мог, - заключил Рембрандт, швыряя на стол меж тарелок пригоршню звонких золотых и серебряных монет.
- А вы полегче разбрасывайтесь деньгами - ими дело не поправишь, - продолжал язвительный голос. - Сначала вы выставляете человека на посмешище, а потом откупаетесь от него? Так не пойдет. Чего я хочу? Я хочу, чтобы меня не было на этой проклятой штуке. Но я, конечно, этого не добьюсь: вы - гений, ваше священное Рукоделие исправлениям не подлежит; я же только солдат - не капитан, не лейтенант, а простой солдат, и мне придется терпеть все насмешки, какими до самой смерти будут меня осыпать из-за этой картины.
Это была правда, и возразить на нее было нечего. Как ни нагл и ни противен этот человек, но ведь и он сметен неукротимым крылом вдохновения. Лицо его перечеркнуто во имя высшей цели, но сам-то он непричастен к ней, и ему придется без конца объяснять сотоварищам, жене, детям, почему насилие совершено именно над его лицом. В зале снова начался ропот, Бол принялся собирать монеты, закатившиеся под тарелку с мясом и в сухари, и Рембрандт заметил, что лицо его ученика побелело как мел, в то время как его собственное лицо - он знал это - побагровело, словно на тонкой его коже стоит печать несмываемого стыда.
- Крейсберген, как всегда, пьян, - тихо вставил Кок. Но этого объяснения художнику было слишком мало, и он не сумел заставить себя вежливо ответить капитану или хотя бы повернуть к нему голову, поэтому Баннинг Кок, сделав то, что он считал своим долгом, вернулся обратно, на прежнее место у дымящегося камина.
Если бы остальные стрелки прекратили разговоры и принялись за еду и питье, их почетный гость мог бы заняться тем же самым. Но сейчас, когда в зале по-прежнему шли приглушенные споры, было одинаково немыслимо и взяться за куропатку и выжидательно смотреть на нее. Поэтому, когда Ян Сикс встал, набросил на плечи свой роскошный переливчато-синий плащ и кивнул головой в направлении двери, Рембрандт почувствовал облегчение, хоть и не мог решить - разумно сейчас уйти или нет.
- Уйдем отсюда, - бросил юноша. - Нечего вам тут сидеть и выслушивать весь этот вздор. Мы отправимся ко мне - мать будет счастлива видеть вас. Чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше.
Но чтобы добраться до двери, им пришлось обогнуть стол Крейсбергена. Около него собрались недовольные, большинство из которых по-прежнему стояло, рассуждая вслух и указывая пальцами на более полно выписанные головы на картине, сверкавшей все ярче, по мере того как старый Якоб зажигал одну лампу за другой.
- Да вы посмотрите, сколько пустого места осталось сзади! Ну, что бы ему расположить там некоторых из нас? - разглагольствовал бледный пухлый стрелок с обвислыми усами и усталым взглядом. - А если у него не хватило места, зачем он насовал туда пса, который лает на Изака и бегающих вокруг мальчишек?
- Верно! - поддержал Крейсберген. - А что вы скажете насчет этой глупой девчонки с пушистыми волосами? Чья она дочь, чтобы бесплатно получить свой портрет в полный рост?
Это уж было чересчур. То, что картина многих разочарует - это художник предполагал, этого он ждал и в глубине души боялся. То, что ему не удалось осадить Крейсбергена, а Баннинг Кок и Рейтенберг не защитили его, - это он заслужил. То, что праздник обернулся для него тягчайшим унижением, - это ему придется перетерпеть. Но то, что грубый издевательский голос чернил незабвенное видение, поносил и осквернял детство и невинное земное счастье навсегда ушедшей Саскии, - это рухнуло на Рембрандта как жестокий удар кулаком в беззащитное сердце. Он шагал по темнеющей улице, не отставая от своих молодых спутников, время от времени отвечая им, и отвечая впопад, но глаза его ничего не видели, и он радовался, когда ему попадались дома с неосвещенными окнами - в их тени легче было закусывать дрожащие губы.  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »