Ночной дозор, 1642
|
|
Фауст, 1652
|
|
|
Портрет синдиков цеха сукноделов, 1662
|
|
|
|
Старик, 1631
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 16
Доктору Тюльпу не часто случалось просыпаться в чужой комнате на чужой постели. Купцы, банкиры, судьи, даже пасторы могли выезжать за город, но врачам не полагалось или по крайней мере не рекомендовалось удаляться за пределы досягаемости больше, чем на несколько часов. Только в последнюю неделю июля дочь его, обвенчавшаяся на рождество с Яном Сиксом, сумела наконец вытащить отца из Амстердама и увезти в Эймонд, поместье своего мужа: и теперь, разбуженный запахом жарящихся сосисок, Тюльп с таким изумлением уставился на потолочные балки этой светлой комнаты, словно его, как героя восточной сказки, принесла сюда в клюве огромная птица.
Тюльп упрекал себя за то, что задал дочери и зятю столько хлопот: они приготовили ему комнату, освободили в комоде добрых полдюжины ящиков для его скромных пожитков, а он провел здесь всего одну ночь и скоро уедет. Прибыл он в субботу утром, а домой отправится в воскресенье днем - он так их и предупредил. Наступит, конечно, день, когда он окончательно состарится, руки его не смогут больше выполнять то, для чего они предназначены, и обязанности его как бургомистра сведутся лишь к присутствию на городских праздниках. Вот тогда он приедет в Эймонд и будет спать в постели для гостей столько, сколько захотят Грета и Ян.
Красивое у них, однако, поместье! За многочисленными окнами, отражаясь на полированной мебели, зеленеют сады и луга. Детям приятно живется здесь: этикета никакого, дни почти не отличаются от ночей. Вот и сейчас, войдя из прихожей в длинную светлую столовую, где стол был уже накрыт для завтрака, Тюльп спугнул их - они целовались. «Надеюсь, Ян понимает, как ему повезло?» - подумал Тюльп.
- Что ты будешь пить, отец, - пиво или чай? - спросила Грета, посылая ему воздушный поцелуй. - То, от чего откажешься сегодня, получишь завтра - я все-таки полагаю, что ты не уедешь днем? Это было бы просто смешно.
- Еще бы! - поддержал жену Ян. - Вы даже не видели нашей новой конюшни.
Врач покачал головой, надеясь, что они прочтут у него в глазах, как не хочется ему уезжать, и направился к стулу.
- Нет, отец, не сюда. Вот на этот.
И Грета похлопала рукой по бархатному сиденью высокого резного стула, стоявшего во главе стола.
- Но это же место Яна.
- Верно. Но пока ты здесь, оно будет твоим: с него особенно хорошо смотрится портрет. Что ты предпочитаешь - ветчину или сосиски?
- Сосиски, чай и сухари, - ответил Тюльп. - Но знайте: ничто - ни ваши изящные халаты, ни французское меню, ни портрет - не заставит меня изменить решение. Как мне ни жаль, я уеду в три часа с попутным судном.
Беседа была приятной, еда обильной и разнообразной, но все это отодвигалось на задний план портретом, который Тюльп увидел еще вчера при свечах. Сейчас, при дневном свете, он казался более живым, даже более близким, чем молодой человек, изображенный на нем и сейчас весело болтавший с женой и тестем. Нет, Грета не преувеличивала, когда писала из Эймонда родителям, что художник превзошел себя. Ян Сикс, сидевший за столом, был великолепен, и все-таки он проигрывал в сравнении с Яном Сиксом на стене. На портрете он казался старше: мудрость, решительность и какая-то грусть, которой он еще не знал, обостряли и одухотворяли его аристократическое лицо, не терявшее при этом своей светскости; одежда Яна, отличавшаяся в жизни лишь богатством и хорошим вкусом, приобрела на картине глубокую и величавую выразительность - плащ, перчатки, обязательная касторовая шляпа стали неотъемлемыми атрибутами одного из сильных мира сего, подобно тому как ряса или стихарь служат неотъемлемыми атрибутами духовного лица; жест был целеустремленным и уверенным - молодой человек натягивал перчатку не потому, что ему просто было пора выйти из дому, а потому что он отправлялся по какому-то важному делу. Выполнение не уступало в великолепии замыслу: затравленный, разоренный, опозоренный художник владел кистью еще уверенней, чем раньше. Поверхность холста представляла собой сплошное и сложное сплетение смелых, твердых, сверкающих мазков и блистательно дерзких изогнутых линий.
- Нравится он тебе, отец? - осведомилась Грета.
- Еще бы! Не нравиться он может только дураку.
Увы, Голландия кишела сейчас дураками, которые требовали, чтобы поверхность картины выглядела и казалась на ощупь гладкой, как оконное стекло.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
|