Ночной дозор, 1642
Фауст, 1652

	Портрет синдиков цеха сукноделов, 1662
	Старик, 1631

«Христос, проповедующий хромым и слепым», «Молящийся Давид», «Моление в саду Гефсиманском», «Добрый самаритянин», два пейзажа - самые лучшие, портрет Саскии, «Бегство в Египет» и большое, тщательно разработанное «Снятие со креста» - все они лежали здесь, и это было совершенно невероятно: ведь власти распорядились оставить эти доски, равно как семьдесят с лишним картин, в темной могиле дома на Бреестрат, отныне запретного для художника. Это было все равно что воскрешение из мертвых.
- Боже мой, как они к тебе попали? - спросил Рембрандт дрожащим голосом. - Кто выручил их оттуда? Брейнинг? Тюльп?
- Я сам.
- Ты?
Мальчик, уже без плаща, жалкий и беззащитный в своей поношенной рубашке и слишком узких штанах, с торжествующим, хоть и усталым лицом стоял у двери, прижавшись головой к облупленной стене.
- Ты пошел в ратушу и получил разрешение?
- Нет, это было бы бесполезно. Я просто забрался в дом и взял их. Да, да, именно так: я влез туда и украл их.
- Что? Влез? Украл?
- Да. Я взломал защелку на кухонном окне и влез в него. Зажечь свечу я не рискнул, но было не очень темно, и я сумел добраться до мастерской; ну а уж попав в нее, я без труда нашел стол, взял все, что мне попалось под руку, и вышел тем же путем, каким вошел. Надеюсь, это нужные доски - те, которые ты хотел бы сохранить...
С минуту Рембрандт молчал, уставившись на доски: да, именно эти ему всего нужнее, и сам бог, если бог когда-нибудь кому-нибудь помогал, двигал рукой мальчика, возвратившего отцу почти все, о чем тот скорбел. А затем он подумал об этих поисках на ощупь, о хрупком беззащитном мальчике, рисковавшем угодить в лапы городской стражи и все же не побоявшемся взломать замок и скользнуть в окно, о полуребенке, вслепую бредущем по пустому, жуткому дому, где на каждом шагу, раня его еще не очерствевшее сердце, в нем оживали воспоминания о прежнем счастье.
- Ты хороший мальчик, Титус, очень хороший, - сказал он сдавленным голосом. - Когда я думаю, как ты рисковал, - стража лишь чудом не схватила тебя, - когда я думаю, что ты, должно быть, чувствовал, бродя там в одиночестве...
Но он не закончил - слова, которые он обязан был и хотел сказать: «Я бы уж лучше обошелся без гравюр», так и не слетели с его уст.
- Честное слово, я ни капельки не боялся, - возразил Титус.
Нет, он не мог не бояться и боялся сильно. Сейчас страх забылся - его заглушило опьянение успеха, но сегодня ночью на своей постели, одолженной ему Пинеро, мальчик долго будет лежать без сна, слушая, как бьется его сердце, и не смыкая сухих глаз. Пока он, Рембрандт, писал свой собственный образ, еле видный сейчас - господин Схюман еще не принес вторую лампу, - Титус думал и действовал, как глава семьи: нянчил Корнелию, помогал Хендрикье и крал гравировальные доски, которые дадут пропитание всем четверым. И в мысли этой были такая боль и такой упрек, что художник не посмел заключить сына в объятия.
- Значит, доски все-таки нужные? - спросил Титус, словно подавленность отца ставила под сомнение ценность добычи.
- Более нужные не отобрал бы и сам Клемент де Йонге, если бы даже делал это при дневном свете, - ответил Рембрандт, надеясь, что эти слова вознаградят Титуса за объятия и поцелуй, на которые не отважился его отец.
- Но теперь мне пришло в голову, что от досок будет мало проку - у тебя же нет печатного станка.
- Нет, тут никаких трудностей не возникнет - печатные станки есть и у Клемента де Йонге, и у раввина Манасии бен Израиля. Станок я всегда раздобуду. Но сядь же. Ты, наверно, устал?
- Нисколько.
Титус выпрямился, и его яркие кудри коснулись некрашеной осыпающейся штукатурки.
- Все равно садись. - Рембрандт указал сыну на единственное удобное кресло. - Садись и рассказывай, чем ты занимался, кроме взлома домов и кражи вещей.  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »