Ночной дозор, 1642
|
|
Фауст, 1652
|
|
|
Портрет синдиков цеха сукноделов, 1662
|
|
|
|
Старик, 1631
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 16
Но то, что делу пришел конец, а зять его только покачивал головой да вздыхал, раздражало доктора, и раздражало сильнее, чем безнадежный и упорный отказ Тейса или казенный отрицательный ответ господ из сиротского суда, к которым он обратился с такой красноречивой просьбой. Возможно, Рембрандт был прав, запрещая ему прибегнуть к его превосходительству Констан-гейну Хейгенсу; возможно, его превосходительство тоже лишь покачал бы головой да вздохнул. Все богатые, по-настоящему богатые люди вроде Яна Сикса и Хейгенса неизменно проявляют в подобных случаях одну только олимпийскую грусть. Ян по крайней мере не собирался проявлять никаких других чувств - это было совершенно очевидно. Деньги для имущих были священны и неприкосновенны, и неотъемлемое право сохранять их для себя было столь же непререкаемым, как право не делиться с другими своей женой.
- Хочешь еще сосисок, отец?
- Да. Они превосходны.
Тюльп съел сосиски, хотя аппетита у него по-прежнему не было.
- И все-таки я не могу не думать о ван Рейнах, - продолжала Грета. - Что им теперь делать? Вопрос ведь не только в Рембрандте - остаются еще Хендрикье, Титус и девочка. Доктор опустил руку под стол и потрепал дочь по колену в. знак благодарности за ее отважную, хоть и бесплодную попытку.
- Как-нибудь выкрутятся. Люди и не такое переносят.
Муж Греты пошевелился, оторвав щеку от подпиравшего ее кулака.
- Им придется очень нелегко. - Ян отодвинул тарелку - к чести своей, ел он сегодня очень мало. - А до чего мерзко будет стоять и смотреть, как выносят из дому вещи!
- Ну, Рембрандту вовсе необязательно присутствовать при этом, - возразил Тюльп почти беспечным тоном.
Грустные глаза молодого аристократа, куда менее решительные, чем на портрете, встретились наконец с глазами его тестя.
- Мне противно даже заговаривать об этом, - сказал он, - я понимаю: это почти ничего. Но все-таки это хоть немного им поможет. Словом, я хочу пригласить их сюда - пусть поживут у нас, пока все не кончится. Две недели, месяц, сколько угодно.
Да, в сравнении с пятнадцатью тысячами флоринов это было почти ничего. В известном смысле даже хуже, чем ничего: провести некоторое время на лоне природы в такой роскоши значило усугубить убожество и нищету предстоящей им жизни.
- Это, конечно, не изменит их положения, - вставила Грета. - Разве что им всем, особенно Титусу и девочке, полезно будет побыть на воздухе.
- Очень мило с твоей стороны, Ян, что ты подумал об этом. - Тюльпу удалось произнести фразу с вполне правдоподобной сердечностью. - Хендрикье и детям это принесет пользу, а сам Рембрандт, независимо от того, приедет он или нет, оценит твое великодушие.
На этот раз Тюльп, уже не таясь, потрепал дочь по холодной руке, безжизненно лежавшей на смятой салфетке: он почувствовал, что вывел разговор из опасных вод и благополучно высадил его на плоские берега банальности.
- Как же нам поступить, отец? Послать ему записку?
- Вот именно. Так будет деликатнее. Напиши сегодня же, а я захвачу ее с собой - я собираюсь к нему завтра вечером.
- Не уезжай. Останься хоть до понедельника. Тюльп покачал головой. Огорчение дочери отдавало на этот раз фальшью, и врачу было больно вспоминать, как искренне произносила она вчера те же слова. Муж ее уговаривал тестя еще дольше, но тоже без подлинной убежденности. Конечно, они огорчатся, проводив его в дорогу, и через неделю-другую опять начнут просить его приехать. Но врач знал, что они не будут чувствовать себя несчастными, сидя без него за этим столом в легких летних сумерках, - у них останется их мир, в котором подарок в пятнадцать тысяч флоринов казался нелепостью даже Яну Сиксу, меценату из меценатов. И если сегодня ночью они вернутся к утреннему разговору, то лишь за тем, чтобы уверить друг друга, что ни о чем подобном не могло быть и речи: ни один разумный человек - а отец, слава богу, разумом не обижен - никогда не додумался бы до этого.
Возвращаясь домой на судне, а потом сидя за воскресным обедом уже в собственном доме, Тюльп всеивремя с раздражением думал о письме, которое обещал передать сегодня же. На вполне естественные расспросы жены он ответил немногословно - все его мысли были сосредоточены на бумаге, похрустывавшей у него в кармане. И теперь, медленно бредя в теплом июньском мраке, он удивлялся собственной глупости.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
|