Софониба принимает чашу с ядом, 1634
Мужчина со шляпой, 1635

	Даная, 1647
	Даная, деталь

Хотя похороны можно было отложить, чтобы ты и твоя жена вместе с нами проводили покойницу в последний путь, я решил этого не делать. Мы с Антье совершенно измучились - за Лисбет пришлось долго, ухаживать, а пока тело не будет предано земле, отдохнуть нам не удастся.
Не упрекай себя понапрасну, что тебя не будет с нами и ты не сможешь помочь нам с похоронами. Я и не ждал, что ты приедешь. Я нес на себе тяготы, связанные с болезнью Лисбет, так же, как нес все остальные. После долгих лет, которые я вместе с Антье отдал уходу за нашим братом-калекой и престарелой матерью, а также возне с мельницей, всегда лежавшей камнем на моих плечах, схоронить сестру - нетрудная обязанность, и помощи мне не надо. Твой брат Адриан Харменс».

Рембрандт был безутешен: трое его ближних сошли в могилу, а он даже не оплакал их по-настоящему. Если бы не это обжигающее письмо, художник в тот вечер помчался бы в Лейден: он был бы счастлив возможности излить скорбь, переполнявшую его сердце, увидеть могилы близких, дотронуться до них, упасть на них.
- Поезжай домой, - сказала Саския, не подходя к мужу из благоговейного уважения к его горю. - Поезжай домой и помирись с братом. Вину свали на меня - объяснишь, что я тебя не отпускала.
Но Рембрандт не поехал: у него не хватило бы мужества встретить влажный обвиняющий взгляд брата, не хватило бы смирения сказать: «От всей души сожалею, что так случилось», не хватило бы доброй воли признаться: «Благодарю тебя за то, что ты один нес такое бремя>>. Он не поехал, хотя с таким же успехом мог бы и поехать; отказ от поездки не пошел ему на пользу. Впервые за все эти годы он не полагался больше на свою руку, впервые не мог заставить ее делать то, что он хочет: пальцам - уж не господня ли кара обрушилась на него? - чего-то недоставало. На склад художник тоже не пошел. Он знал, что, оказавшись там, непременно поддастся искушению поработать над картиной, и боялся испортить то, к чему притронется. До глубокой ночи он бродил по просторным незнакомым комнатам, где все дышало упреком ему: он слишком страшился снов, чтобы лечь и закрыть глаза.
- Почему бы тебе не порисовать немного, раз уж ты не можешь писать? - спросила Саския. - Хочешь, я буду тебе позировать? Если нет, рисуй Лизье, Мартье, кошку - словом, что угодно.
Рембрандт усердно рисовал весь вторник, среду, четверг и пятницу, но тревога не покидала его: линии на бумаге получались такие вялые и невыразительные, что он сжег рисунки в кухне, чтобы ученики не заметили, в каком он состоянии. В субботу, устав от тщетной борьбы с карандашом и все еще опасаясь взяться за кисть, он сделал над собой отчаянное усилие и сел за гравирование. У него было три заказа на копии «Успения богоматери», большая медная доска нуждалась в поправках, и Рембрандт с облегчением увидел, что игла по-прежнему повинуется ему. Все утро художник просидел над доской у открытого окна, солнечное тепло согревало его бессильную руку, и, работая, он знал, что хотя он грешен и смертен, но сейчас никому не делает зла и все еще живет.

Вернувшись в мастерскую, он положил исправленную Доску под пресс. Оттиски он поручит сделать Болу, потому что ему нужны безупречные экземпляры - они пойдут в книжную лавку Клемента де Йонге, бледного человека с Шелковистой бородой и глубокими глазами. Этот опытный коллекционер и торговец явился к нему, предложил ему свои услуги и выказал готовность заменить такую посредственность, как разорившийся Хендрик Эйленбюрх. Рембрандту приятно было вспоминать о выразительных руках де Йонге, о его внимательных глазах, схватывающих тончайшие оттенки света и тени. «Успение богоматери» было мастерским произведением, лучшей из всех его гравюр, и все же ее сияющая медная поверхность долго вселяла в Рембрандта какое-то смутное беспокойство, пока он не сообразил, в чем дело: когда он работал над ней, его сильно смущало, правильно ли он сделал, воспроизведя на гравюре усталый наклон головы Саскии и золоченые ножки ее ложа. Какими же пустыми и надуманными казались ему теперь эти воображаемые страхи рядом с подлинными угрызениями совести и подлинной смертью!.. Саския, наверно, уже опустила в спальне шторы и задремала, голоса служанок в кухне тоже почти не слышны. Этот новый дом иногда просто подавляет своей гнетущей тишиной. Сейчас в нем тоже тихо, совершенно тихо, но прежде чем воцарилось это безмолвие, кто-то - уж не Саския ли? - испуганно вскрикнул: «О боже!»  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »