На главную
Рембрандт
"Я всю жизнь во всем искал естественность природы, никогда не увлекался ложным блеском форм. Художника делает великим не то, что он изображает, а то, насколько правдиво воссоздает он в своем искусстве природу. Жизнь - это все для меня..."

Биография    
    Статьи
    Портреты
    Автопортреты       
    Мифология    
    Графика
    Жанры
Сын мельника    
    Нищета
    Счастье
    Нет традициям       
    Новые этапы    
    Бедность
    Итоги

Книжки о Рембрандте:   Г.Д.ГулиаГ.ШмиттА.КалининаТ.ФрисГ.НедошивинЭ.Фромантен

Возвращение блудного сына
Возвращение
блудного сына,
1669


   
Самоубийство Лукреции
Похищение
Ганимеда, 1666


   
   
Пожилой мужчина в меховой шапке
Пожилой мужчина
в меховой шапке,
1630

   

   
Самсон и Далила
Самсон и Далила,
1628


Эжен Фромантен о творчестве Рембрандта в книге "Старые мастера"

Глава третья - Рембрандт в Лувре, продолжение

Итак, разве не прав я, призывая Рембрандта в свидетели против Рембрандта? В самом деле, представим себе, что «Урок анатомии» и «Ночной дозор» были бы разработаны им так же, с таким же вниманием к самому необходимому, к лицам, к костюмам, к типическим чертам, не имели бы мы тогда в жанре портретных композиций исключительный образец для размышления и подражания? Разве не рисковал Рембрандт слишком многим, так усложняя свою задачу? Разве он менее оригинален, когда придерживается простых и прекрасных технических приемов? Какой здоровый и сильный язык, немного традиционный, правда, но все-таки его собственный! Зачем же так во всем менять его? Неужели он чувствовал уж такую настоятельную потребность создать для себя особое странное наречие, выразительное, но неправильное, на котором никто после него не мог говорить, не путая языков? Все эти вопросы возникли бы сами собой, если бы Рембрандт посвятил свою жизнь только портретированию современников - доктора Тюльпа, капитана Кока, бургомистра Сикса, Мартина Дая. Однако главная забота Рембрандта была другой.

Если художник внешнего мира так удачно отыскал свою формулу и, можно сказать, сразу же попал в цель, то не так обстояло дело с вдохновенным творцом, какого мы увидели сейчас за работой. Ему было несравненно труднее получить удовлетворение, потому что надо было высказать то, о чем так не расскажешь, как о прекрасных глазах, красивых руках, богатых гипюрах на черном атласе, и для чего мало меткого взгляда, ясной палитры и нескольких свободных, точных и сжатых выражений. Помните ли вы «Милосердного самаритянина» у нас в Лувре? Припоминаете этого полумертвого человека, согнувшегося пополам, которого несут, держа за плечи и за ноги, разбитого, задыхающегося от толчков? Помните ли его тело, все искривленное, голые переплетенные ноги, стиснутые колени, руку, неловко прижатую ко впалой груди, повязку на лбу с проступившими пятнами крови? Помните ли вы эту маленькую маску страдальца с полузакрытыми глазами и потухшим взглядом - это лицо человека в агонии,- приподнятую бровь, стонущий рот, полураскрытые губы, сведенные едва заметной судорогой, на которых замирает жалоба? Уже поздно, все погружено во мрак. Кроме одного-двух колеблющихся пятен света, словно движущихся по полотну - так причудливо они положены, так трепетны и легки,- ничто не нарушает спокойного однообразия сумерек. Лишь слева, в таинственных отблесках угасающего дня, едва замечаешь прекрасно написанную лошадь и ребенка с болезненным лицом. Приподнявшись на цыпочки, он смотрит через шею животного, без особого сострадания провожая взглядом до самой гостиницы раненого, которого подобрали на большой дороге и несут с такой же осторожностью, а он оттягивает руки носильщиков и стонет.

Полотно затуманено и все пропитано темным золотом, очень богато в нижних слоях и прежде всего очень строго. Краски грязные и в то же время прозрачные, манера письма тяжелая и при этом утонченная, колеблющаяся и уверенная, напряженная и свободная, очень неровная, неясная, расплывчатая в некоторых местах и поразительно четкая - в других. Что-то неуловимое в этой картине заставляет вас сосредоточить внимание - если только рассеянность вообще позволительна перед столь властным произведением - и словно предупреждает, что и художник был сам глубоко внимателен и сосредоточен, когда писал ее. А теперь задержитесь, посмотрите на картину издали, рассмотрите ее вблизи, изучите как следует. Ни одного видимого контура, ни одного рутинного штриха; робость, объясняемая не неумелостью, а боязнью показаться банальным и стремлением мыслителя дать прямое и непосредственное выражение жизни. Все строится здесь само собой, почти без помощи традиционных приемов; не видно, какими средствами, но передано все, что есть в природе и неясного и отчетливого. Маленькие голые ноги и ступни самаритянина безупречны по построению и стилю, их нельзя забыть, как нельзя забыть ноги Христа в «Положении во гроб» Тициана. В бледном, худом, страдальческом лице все выразительно, все идет из глубины души: безучастность, страдание и какая-то грустная радость умирающего, которого наконец призрели. Никаких конвульсий, никаких преувеличений, ни одного мазка, который в этой манере передавать невыразимое не был бы и патетическим и сдержанным, все продиктовано глубоким чувством и выражено совершенно необычными средствами. Посмотрите вокруг этой картины, которая ничем не выделяется, внешне и лишь мощью своей общей гаммы привлекает издали внимание тех, кто умеет видеть. Обойдите всю Большую галерею, вернитесь даже в Квадратный салон, обратитесь к самым сильным и самым искусным художникам, от итальянца до утонченных голландцев, от Джорджоне с его «Концертом» до «Визита» Метсю, от Холбейна с его «Эразмом» до Терборха и Остаде. Рассмотрите художников настроения и физиономистов, педантичных наблюдателей и вдохновенных художников. Постарайтесь понять их замыслы, разберитесь в их исканиях, определите их сферу, хорошенько вникните в их язык. И теперь спросите себя, встречались ли вам еще где-нибудь такая одухотворенность в лице, такая проникновенность, такая безыскусственность чувства, словом, нечто, столь же тонкое по замыслу и выражению и высказанное столь же оригинально, изысканно и совершенно?

Можно до известной степени определить, в чем состоит совершенство Холбейна и даже загадочная красота Леонардо. Можно приблизительно сказать, что первый обязан внимательному и глубокому наблюдению черт человеческого лица очевидным сходством своих портретов, точностью своей формы, ясностью и строгостью своего языка. Удалось бы, пожалуй, и угадать, в каком идеальном мире возвышенных формул и рожденных мечтой образов постиг Леонардо то, что Должно было стать в будущем сущностью «Джоконды», и как из этой первоначальной концепции он извлек взгляд своего «Иоанна Крестителя» и своих «Мадонн». Еще легче объяснить законы рисунка у голландских подражателей природы. Она сама их учит, поддерживает, сдерживает, руководит их рукою и глазом. Но Рембрандт?

стр 1 - стр 2 - стр 3 - стр 4 - стр 5 - стр 6 - стр 7 - стр 8 - стр 9 - стр 10 - стр 11 - стр 12 - стр 13 - стр 14 - стр 15 - стр 16 - стр 17 - стр 18 - стр 19 - стр 20 - стр 21 - стр 22


Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »



Книга первая:

Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая


Книга вторая:

Часть пятая
Часть шестая
Часть седьмая
Часть восьмая


Книга третья:

Часть девятая
Часть десятая
Часть одиннадцать
Часть двенадцать


Книга четверая:

Часть тринадцать
Часть четырнадцать
Часть пятнадцать
Часть шестнадцать


Книга пятая:

Часть семнадцать
Часть восемнадц
Часть девятнадц
Часть двадцатая



Художник Рембрандт Харменс Ван Рейн. Картины, рисунки, критика, биография
Rembrandt Harmens van Rain, 1606-1669   www.rembr.ru   e-mail: help(a)rembr.ru