Возвращение блудного сына, 1669
|
|
Похищение Ганимеда, 1666
|
|
|
Пожилой мужчина в меховой шапке, 1630
|
|
|
|
Самсон и Далила, 1628
|
Эжен Фромантен о творчестве Рембрандта в книге "Старые мастера"
Глава третья - Рембрандт в Лувре, продолжение
Если мы станем искать его идеал в возвышенном мире форм, то увидим, что он не обрел там ничего, кроме духовной красоты и физического уродства. Если же мы будем искать его точку опоры в мире реальном, то увидим, что из него он исключает все, чем пользуются другие.
Он знает этот мир не хуже других, но смотрит на него, замечая лишь нужное себе, и если приспособляет его к своим потребностям, то сам к нему не приспособляется никогда. И все же Рембрандт естественнее других художников, хотя и менее близок к природе, интимнее, хотя менее всего зауряден; он более тривиален, но никому не уступит в благородстве; его типы уродливы, но несказанно прекрасны по своей выразительности;
его рука менее ловка, то есть в ней меньше беглости и непоколебимой уверенности в своей силе, но все же мастерство ее настолько велико, она так плодовита и всеобъемлюща, что легко переходит от «Самаритянина» к «Синдикам», от «Товия» к «Ночному дозору», от «Семейства плотника» к портрету Сикса, к портретам Мартина Дая и его жены, то есть от чистого чувства к почти что чистой парадности, от самого интимного к самому великолепному.
То, что я говорю о «Самаритянине», я повторяю и относительно «Товия» и с еще большим основанием по поводу «Учеников в Эммаусе», этого чуда искусства, достойного числиться в шедеврах мастера и затерянного в одном из углов Лувра. Одной этой маленькой картины невзрачного вида, без сколько-нибудь построенной мизансцены, тусклой по цвету, скромной, почти неловкой по фактуре, было бы довольно, чтобы навсегда утвердить величие художника.
Не говоря об ученике, который все понял и всплескивает руками, ни о другом ученике, который бросает салфетку на стол, и, глядя прямо в лицо Христу, вскрикивает от изумления,- кажется, можно перевести это восклицание на обычный язык; умолчим также о молодом черноглазом слуге, который, подавая блюдо, видит только одно: человек, который собирался есть, но не ест, а задумчиво обращает взгляд к небу - сохраните из этого несравненного произведения одну лишь фигуру Христа, и этого будет достаточно.
Кто только из художников в Риме, Флоренции, Сиене, Милане, Венеции, Базеле, Брюгге, Антверпене не писал Христа! Как только не обожествляли его, не очеловечивали, не преображали, пересказывая его жизнь, страсти, смерть, многие художники, начиная с Леонардо, Рафаэля и Тициана до Ван Эйка, Холбейна, Рубенса и Ван Дейка! Как только не изображали они события его земной жизни и апофеоз его славы на небесах!
Но представлял ли себе кто-нибудь его таким: бледным, исхудалым, сидящим лицом к нам, преломляющим хлеб, как некогда на Тайной вечери, в одеянии странника, с почерневшими губами, сохранившими следы крестной муки, с большими карими, кроткими, широко раскрытыми, устремленными к небу глазами, с холодным ореолом, окружающим его наподобие фосфорического сияния; увидел ли кто-нибудь этот неуловимый блеск славы, непостижимый образ живого человека, который дышит, но, несомненно, уже прошел через врата смерти?
Поза этого божественного призрака, его жест, не поддающийся описанию и который, конечно, нельзя скопировать, пламенность лица, лишенного четких черт, выражение, переданное одним движением губ и взглядом,- все это неизвестно чем навеяно и неведомо как создано, все это поистине бесценно. Ни у кого нет ничего подобного, ни до, ни после Рембрандта никто так не писал.
Три из подписанных Рембрандтом портретов в Лувре обладают тем же характером и той же ценностью: «Автопортрет», прекрасный поясной портрет «Молодого человека» с небольшими усами и длинными волосами и «Портрет женщины», возможно, Саскии на склоне ее недолгой жизни.
Чтобы умножить примеры, то есть доказательства гибкости и силы Рембрандта, его самообладания, даже когда он предается мечтам, его поразительного ясновидения, когда он вглядывается в невидимое, нужно указать еще на «Семейство плотника».
В этой картине Рембрандт целиком погружается в волшебный мир света и на этот раз с полным успехом, так как свет здесь заложен в самом сюжете. Особо надо отметить и «Двух философов» - два чуда светотени, которые только он один и был способен сотворить, да еще при такой отвлеченной теме, как «размышление».
В этих нескольких не самых знаменитых произведениях Рембрандта отразились, если я не ошибаюсь, исключительные дарования и лучшая манера этого великого мастера.
Заметьте, что эти картины относятся к различным периодам его жизни, и поэтому невозможно установить, в какую именно эпоху своего творчества Рембрандт-поэт был больше всего хозяином своих мыслей и своего мастерства.
Несомненно только, что, начиная с «Ночного дозора», в технических приемах художника уже замечаются перемены, подчас движение вперед, иногда лишь новые пристрастия и привычки. Однако истинное и глубокое достоинство его произведений почти не зависит от новшеств в его работе. Впрочем, он возвращается к своему легкому и четкому языку, когда потребность как можно определеннее передать глубокий смысл вещей одерживает в нем верх над соблазном выразить его более энергично, чем прежде.
«Ночной дозор» относится к 1642 году, «Товий» - к 1637 году, «Семейство плотника» - к 1640, «Самаритянин» - к 1648, «Два философа» - к 1633, «Ученики в Эммаусе», самая чистая и трепетная картина,- к 1648 году. И если «Автопортрет» относится к 1634 году, то «Молодой человек» - один из наиболее совершенных портретов его кисти - написан в 1658 году. Из этого перечисления дат я делаю один вывод.
После «Ночного дозора» - шесть лет спустя - Рембрандт написал «Учеников в Эммаусе» и «Самаритянина». Если после такого блеска, в расцвете славы - и какой шумной славы! - восхваляемый одними, порицаемый другими, художник сдерживает себя, чтобы остаться таким скромным, если от крайней горячности он переходит к мудрому спокойствию, то это значит, что наряду с новатором-искателем, с живописцем, неустанно совершенствующим свои средства, в нем живет еще и мыслитель, творящий свое дело так, как он умеет и как чувствует, почти всегда с прозорливостью, свойственной умам, озаряемым интуицией.
стр 1 -
стр 2 -
стр 3 -
стр 4 -
стр 5 -
стр 6 -
стр 7 -
стр 8 -
стр 9 -
стр 10 -
стр 11 -
стр 12 -
стр 13 -
стр 14 -
стр 15 -
стр 16 -
стр 17 -
стр 18 -
стр 19 -
стр 20 -
стр 21 -
стр 22
|