Портрет Хендрикье Стоффельс, 1659
|
|
Портрет сына Титуса, 1657
|
|
|
Автопортрет с Саскией на коленях, 1635
|
|
|
|
Портрет Яна Сикса, 1654
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 19
Теперь, когда с этой частью дела было покончено - сказать по правде, он уже довольно давно принял решение и продолжал свои поиски лишь для очистки совести, - он понял, что единственный художник, способный по-настоящему справиться с их заказом, - это Рембрандт ван Рейн. Будь даже во власти синдиков воскресить из мертвых самого великого Дюрера, они и тогда не получили бы более замечательного творения, - заключил ван Хадде, наклонился вперед и, не позволив себе даже улыбнуться, на секунду коснулся ледяной, перепачканной в краске руки художника.
- Спасибо вам, господин ван Хадде, - ответил Рембрандт и, тут же сообразив, что недоверчивость помешала ему высказать свою признательность с должной теплотой, добавил: - Спасибо на добром слове - в последнее время меня этим не баловали.
- Итак, мы надеемся, что вы подумаете о нашем заказе.
- Думать надо не мне, а вам, господин ван Хадде. Не могу сказать, что мои прошлые заказчики всегда оставались довольны мною. То, что я сделал для Баннинга Кока - упокой, господи, душу его! - испортило кое-кому немало крови; «Урок анатомии доктора Деймана» не произвел особенного впечатления; а моя последняя картина, написанная для ратуши, и вовсе не будет вывешена.
- Не будет вывешена? - переспросил посетитель, покачав головой, поджав мягкие розовые губы и прищелкнув языком. - Но ведь другие-то ужасны - я имею в виду картины, которые там уже висят. Они, простите на грубом слове, такие утрированные, такие фальшивые! Боже мой, да бедный Сегерс перевернулся бы в гробу, если б увидел их!
Эти слова, произнесенные спокойным тенорком и без всякой злобы, разом ослабили напряжение Рембрандта. У него было сейчас такое чувство, словно источник жизни, таящийся в нем и с давних пор скованный ледяным покровом, нежданно вырвался на свободу, освежающим бальзамом разлившись по его изможденному телу и наполнив слезами его больные глаза.
- Я пишу не так. Я пишу то, что вижу, а не то, что людям хочется видеть.
- Знаю, дорогой мой друг, знаю, - ван Хадде вновь протянул маленькую розовую руку и непринужденно, как ребенок, потрепал художника по руке. - Вот почему мои сотоварищи согласились со мной, что мы должны заполучить именно вас. А теперь, - он вынул из кармана листок бумаги и, развернув его, разложил на колене, - посмотрим то, что я ранее назвал «оговорками».
Затем ван Хадде вытащил из того же кармана огрызок карандаша, который зажал между большим и указательным пальцами.
- Прежде всего обдумаем, какого рода картину угодно получить членам нашего совета, - начал он. - У нас старинная гильдия, господин ван Рейн, и все мы пятеро сознаем, что любая картина, украшающая зал гильдии, должна быть, скажем прямо, несколько старомодной. Новшества, которые вы внесли, и - я уверен в этом - вполне обоснованно, в картину для ратуши, весьма интересны, но нам они не подойдут: здесь особый случай. Где бы ни стоял зритель - в отдалении или вблизи, - стол должен выглядеть столом, счетная книга счетной книгой, денежный мешок денежным мешком. Я ни минуты не сомневаюсь, что вы сумеете сделать то, что нам требуется: это доказывает любая из ваших картин. Вопрос в другом - захотите ли вы так сделать. Вот об этом нам лучше договориться заранее.
Рембрандту следовало бы поставить собеседника на место, втолковать ему, что трактовка сюжета - неотъемлемое право художника, но он продолжал вежливо слушать, сам не понимая, что его сдерживает. Он, наверно, слишком устал и телом и душой, чтобы отстаивать свои права. Может быть, маленький казначей не видел ничего нелепого в своем требовании и сам пришел бы в ужас, если бы заметил, что переходит границы. А вероятнее всего, художник молчал потому, что свежее бесхитростное лицо, на которое он смотрел, исключало всякое буйство фантазии и могло быть написано лишь честно и правдиво.
- Я готов обещать вам, что точно изображу предметы и добьюсь полного сходства портретов с оригиналами, причем все это будет разработано до мельчайших деталей, - ответил наконец он.
- Вот и прекрасно! - с неподдельным удовлетворением воскликнул посетитель и, вычеркнув огрызком карандаша первый пункт своего списка, улыбнулся открыто и радостно. - Теперь о том, что, по нашему мнению, нужно выразить в картине, если такие вещи вообще можно выразить. Вы должны показать не присущее нам чувство достоинства, а нашу честность. Наша честность, которая никогда не ставилась под сомнение, - вот единственное хорошее, что есть в нас пятерых. Мы проверяем, сортируем и штемпелюем каждую штуку ткани, сходящую со станков в нашем городе, и мы никогда - для вас это мелочь, а для нас все! - не пропустили в продажу ни ярда сукна с изъяном.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
|