Еврейская невеста, 1665
Семейный портрет, 1666-68
Пир царя Валтасара, 1635

	Давид и Урия, 1665
	Христос в Эммаусе, 1648

Мельник комкал промасленную бумажку, силясь уяснить себе причины такого отвращения, и внезапно ему пришла в голову мысль, настолько простая, что он никогда не решился бы высказать ее ни Рембрандту, ни Нелтье, ни кому-либо еще: сын его пытается быть шире жизни, а ее-то и не хватает его полотнам, он, вероятно, не умеет сказать то, что надо, потому что хочет сказать слишком много...
- Иллюзию парения можно создать с помощью одежд, - сказал Ливенс.
- Нет, одежды должны лишь усиливать ее, а не создавать. Иллюзию должно вызывать само тело ангела.
Голос у сына был холодный, повелительный, только что не злой. Да, всегда лучше смотреть правде в лицо, даже если это горькая правда: похоже, что Амстердам так испортил Рембрандта и его талант, что дело теперь уже не поправишь. Чем стал он к исходу этих пяти неурожайных лет, он, гордость семьи, ради которого родители отняли так много у его братьев и сестры? Художником? Но ведь до сих пор он продал лишь несколько вещиц за несколько жалких флоринов. Учителем? Да, учителем обезьяны и сурка, ютящимся в жалкой конуре. Счастливым человеком, который занят любимым делом и посылает к черту выгоду? Рембрандт счастлив? Да у него лицо еще угрюмей, чем у Геррита. Недавно к ним заходил пастор и сказал, что мальчик скорее обретет покой душевный, если начнет посещать богослужения. Но ведь он отвергает даже мирские утехи, дарованные людям господом, - пищу, сон и целительные радости брачного ложа.
- Будь добр, смотри, куда ступаешь, - остановил Рембрандт ван Флита. - На полу, позади тебя, лежат три моих этюда маслом.
Здоровенный толстокожий малый вздрогнул, положил кисть и нагнулся, чтобы поднять картины. Получив наконец возможность вздохнуть поглубже - колотье в груди уже проходило, - Хармен Герритс следил за большим скрюченным телом ван Флита, укутанным в безобразный мешок из-под зерна. Как, однако, осторожны и грубовато-нежны толстые руки парня!.. Все три еще необрамленных полотна были портретами: на одном был изображен сам художник, на втором - Нелтье, на третьем - он, Хармен, в виде старика воина с пером на шляпе и тяжелой цепью на груди.
- Извини, - сказал он сыну, отказываясь от своего решения молчать. - Можно взглянуть?
И когда ван Флит разложил картины у его ног, Хармен почувствовал, что, разрезав семейный каравай на неравные доли, он по крайней мере не совершил бесцельной несправедливости. В его собственном грубом и обветренном лице, лежавшем у его ног, в покрытых сетью тонких морщин щеках Нелтье, в ее запавшем рте и маленьких всевидящих глазах, в суровых мужицких чертах его сына было нечто благородное, нечто такое, что доподлинно существовало, и все тут.
- Прости, Рембрандт, - сказал он. - Но я посмотрел портреты и хочу спросить: ты, надеюсь, покажешь их его милости Хейгенсу?
- Но это же не картины, отец. Это только этюды.
В жестком голосе сына звучало раздражение: он был раздражен тем, что ему помешали, раздражен отцовским вопросом, раздражен невежеством тех, кто, ничего не смысля в искусстве, позволяет себе делать нелепые предположения.
- И все-таки, на мой взгляд, они хороши, очень хороши - по крайней мере в своем роде.
- Да что они дались тебе, отец? Здесь валяется самое меньшее штук двадцать таких же.
Двадцать таких же? Хармен вспомнил, как они с Нелтье позировали, - он был в тюрбане, жена сидела над Библией, а Рембрандт стоял перед зеркалом, пробуя различные выражения лица, - и подумал, что сын наверняка сказал правду. Если эти пять лет принесли двадцать таких портретов, где душа проступает сквозь плоть, а сама плоть написана во всей ее красоте и уродстве, то можно ли считать, что урожай погиб на корню?
- Да, поразмыслив, я вижу теперь, что сделал ты немало. Мне, во всяком случае, эти портреты нравятся, и, по-моему, ты должен показать хотя бы некоторые из них, - заключил Хармен и встал, собираясь уйти.
- Погоди, отец. Я сейчас кончу крыло и провожу тебя.
- Не стоит. Продолжай работать. Надеюсь, ты все-таки приберешь в мастерской?
- Это еще зачем? Только потому, что он аристократ и придворный из Гааги? Только потому...
- Только потому, что здесь грязно, как в свинарнике, и каждый примет твою мастерскую за свинарник, - отрезал Хармен, распахивая дверь и пробуя вдохнуть больной грудью ледяной воздух.  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »