Еврейская невеста, 1665
|
|
Семейный портрет, 1666-68
|
|
Пир царя Валтасара, 1635
|
|
|
Давид и Урия, 1665
|
|
|
|
Христос в Эммаусе, 1648
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 4
- Да, это мой «Иуда». Я только вчера закончил его. Мне и самому казалось, что он удался, - выдавил он наконец.
А дальше он услышал такое, о чем больше не позволял себе даже мечтать, - свои собственные мысли, прочитанные другим человеком и изложенные в словах, которые он сам тщетно пытался найти. Гость заметил и точно, доподлинно, неоспоримо объяснил все, начиная от мук Иуды и кончая чистотой синего цвета на одеянии храмового служителя и особой манерой, в которой был передан каждый из тридцати маленьких кусочков серебра. Рембрандт стоял за спиной гостя и не шевелился, боясь, что первый же его шаг прервет течение этого потока, который возвращал его к жизни. И он чувствовал: если говорящий не поворачивается к нему, то лишь потому, что стыдится показать малознакомому человеку свое восхищенное лицо.
Как бы то ни было, долго так тянуться не могло. Если бы его превосходительство Хейгенс отвернулся от мольберта, пока в мастерской не было никого, кроме него и Рембрандта, единственным возможным - хоть и немыслимым - заключением его восторженной речи стало бы объятие. Поэтому оказалось, пожалуй, даже к лучшему, что Ян Ливенс ввалился в сарай в ту минуту, когда гость еще адресовал свои великолепно отточенные фразы не столько самому художнику, сколько его картине. Да, пожалуй, это было к лучшему, хотя Рембрандт в это мгновение чуть не стукнул кулаком по стене от бессильной ярости.
Голос смолк, незримая нить, как бы связывавшая гостя с картиной, прервалась, его превосходительство Хейгенс обернулся и снова - если не считать застенчивой улыбки - с ног до головы стал царедворцем, явившимся сюда с официальным визитом.
- Это ваш друг, господин ван Рейн? - осведомился он, приветливо глядя на Ливенса, который закрывал дверь задом, так как в одной руке держал бутылку вина, а в другой - пакет с угрями.
- Это мой сотоварищ-художник, ваша милость. Его зовут Ян Ливенс. Он работает здесь со мною уже пять лет.
- Но почему именно здесь? - спросил посетитель. Невзирая на холод, он явно не собирался уходить, потому что небрежно сбросил плащ, положил касторовую шляпу и перчатки на рабочий стол и сам опустился на один из табуретов. - Зачем вы хороните себя в такой глуши? Правда, пребывание в вашем городе доставило мне большое удовольствие, но, если, конечно, я не заблуждаюсь, Лейден - самое неудачное место в мире для художника.
- Вы более чем правы, ваше превосходительство, - подхватил Ян Ливенс, жестикулируя большими белыми руками - он уже успел примостить на столе свои покупки. - Здесь надо жить богословам, адвокатам, врачам: для таких в Лейдене солнце никогда не заходит. Вы легко себе представите, что это за город, если я скажу вам, что художник, создавший подобное полотно... - Ян указал рукой на «Крещение евнуха», и Рембрандту показалось, что театральность жеста ложится грязным пятном на его картину, - годами не находит себе ни покровителя, ни заказчиков и вынужден работать в таком вот помещении. Все, что вы видите вон там, у стены, - в числе картин, на которые указывал Ливенс, был и «Человек в берете», - сделано в самых плачевных условиях: сарай не отапливается, освещение отвратительное.
Гость, учтиво и внимательно следивший за Ливенсом, пока тот говорил, вновь перевел глаза на Рембрандта. Они были у него большие, яркие, и в них еще жили отблески недавней очарованности.
- Если все, что сказал господин Ливенс, правда, а у меня нет оснований сомневаться в этом, то я еще больше недоумеваю, почему вы остаетесь здесь, - сказал он.
Как ответить? Может ли человек сказать про себя: «Я спрятался здесь после проигранного сражения, словно пес, который заползает под сваи дома, чтобы зализывать там свои раны»?
- Лейден - мой родной город. Мы с Ливенсом попробовали работать в Амстердаме, но у нас ничего не вышло, и мы вернулись домой.
- Но как бы вы ни были привязаны к семье и родному городу, вам все равно придется со временем покинуть их и устроиться где-нибудь в другом месте.
- Вероятно, я так и сделаю, ваше превосходительство. Хотя удастся мне это еще нескоро.
- На вашем месте я сделал бы это немедленно. Судя по тому, что я увидел здесь, вы давным-давно могли уехать отсюда. Если же вы питаете сомнения в своем праве занять подобающее место среди художников, то подобные опасения просто нелепы. Ваш маленький «Иуда» - работа подлинного мастера. Де Кейзер, Элиас, Йордане - да кто угодно не постыдился бы поставить свою подпись под такой картиной. Ее с руками оторвут на любом аукционе в Гааге или Амстердаме.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
стр 15 »
стр 16 »
стр 17 »
стр 18 »
|