Софониба принимает чашу с ядом, 1634
|
|
Мужчина со шляпой, 1635
|
|
|
Даная, 1647
|
|
|
|
Даная, деталь
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 9
Хофт, фон Зандрарт, Фондель, Тесселсхаде Фисхер - лично он, Тюльп, мало общается с ними. Он всего дважды или трижды посетил их твердыню - сеньоральный замок Хофта на реке Амстель - и всякий раз с трудом удерживался, чтобы не заснуть. Сидеть и слушать, как они венчают друг друга лаврами, было до одури скучно: какой бы глубокий смысл ни заключался в их речах, он был безвозвратно погребен под замысловатой выспренностью их манеры выражаться. Тем не менее этот замок, где гуляли сквозняки, славился и в Нидерландах и за границей как «колыбель гениев»: Хофт написал знаменитую историю испанского нашествия, а пьесы и стихи Фонделя были лучшим из всего посредственного, что написано на родном неподатливом голландском языке, хоть это и не бог весть какой лестный комплимент, Мейденский кружок - они именовали себя так по названию кучи древних камней на реке, - мейденский кружок, где они высидели большинство своих яиц, пользовался такой репутацией, что с ним нельзя было не считаться. И все-таки на приглашение, посланное ими господину ван Рейну, не последовало никакого ответа: Рембрандт тогда, кажется, переезжал, и приглашение затерялось среди других нежеланных писем с излияниями дружеских чувств.
Разумеется, Рембрандт был вовсе не обязан выказывать мейденцам почтение, которое они рассматривают как нечто само собой разумеющееся. Ему не было нужды письменно поздравлять Тесселсхаде Фисхер с окончанием ее скучной поэмы о реке Амстель, и никто не ждал, что, встретясь на аукционе с фон Зандрартом, он начнет расхваливать тусклые манерные полотна немца или встанет в очередь на приеме у Хофта в надежде быть представленным этой знаменитости, чуть ли не причисленной к лику святых. И все-таки Рембрандту не мешало бы сказать несколько теплых слов Фонделю на премьере последней пьесы поэта: неприятная встреча с ним, имевшая место более десяти лет тому назад у госпожи ван Хорн, отнюдь не извиняла неучтивости художника. Подойти к тем, кто ожидал автора за кулисами, пожать руку двум-трем знакомым, а потом повернуться спиной к остальным и уйти, не дождавшись выхода Фонделя и явственно показав всем, что такая знаменитость, как он, считает ниже своего достоинства принести поздравления поэту, - это уж действительно чересчур.
К тому же питать неприязнь к Фонделю, ей-богу, грешно. Ведь поэт даже на премьерах не умеет как следует ответить на комплимент, и это ясно доказывает, что он совсем не тщеславен, - недаром он при первом же разговоре объясняет каждому новому знакомому, что зарабатывает на пропитание не искусством, а торговлей чулками. И не проявляет ли, наконец, излишнюю суровость тот, кто, как Рембрандт, осуждает творчество человека, который с радостью позволяет бесплатно использовать его изысканные стихотворения для любой мало-мальски пристойной благотворительной цели?
На столе доктора Тюльпа в Хирургической гильдии лежало одно из таких стихотворений, погребенное сейчас под текстами лекций и наклеенными на карточки образцами лекарственных растений: как глава гильдии, врач Устроил так, что поэт прочтет эти стихи на ужине, который будет дан в первых числах мая в саду Дома призрения Для престарелых мужчин в пользу вышеупомянутого заведения. Почему бы, внезапно сообразил доктор, не воспользоваться случаем и не свести Фонделя с нашим чуточку неприступным молодым львом? Уж они-то смогут сказать друг другу побольше, чем любому из самодовольных напыщенных бюргеров, которые будут вертеться вокруг них, и, когда фон Зандрарт в очередной раз примется рассказывать мейденскому кружку какую-нибудь неблаговидную историю о господине ван Рейне, поэт, без сомнения, вступится за художника и заявит, что Рембрандт совсем не такая предосудительная личность, какой его стараются изобразить.
Кладя чаевые на скомканную салфетку, врач случайно взглянул на шрам, оставшийся у него на руке после пореза - он тогда разбил какой-то пузырек. Порез затянулся быстро: на Тюльпе все заживает мгновенно, и все-таки - теперь он вспомнил об этом - куда менее серьезная царапина на плече, которое он ободрал об гвоздь, сунувшись в упаковочный ящик, гноилась в течение нескольких месяцев. Итак, вопрос остался неразрешенным, и Тюльп вернулся к тому, с чего начал час назад: одни раны заживают, другие нет. Человек, начисто забывший о потере первенца, может бог знает сколько лет таить боль под маской внешнего спокойствия только потому, что кучка именитых людей на одном из приемов у госпожи ван Хорн окинула его отнюдь не любезным взглядом.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
|