Еврейская невеста, 1665
|
|
Семейный портрет, 1666-68
|
|
Пир царя Валтасара, 1635
|
|
|
Давид и Урия, 1665
|
|
|
|
Христос в Эммаусе, 1648
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 2
Юноша промолчал.
- Ты спишь, Рембрандт?
Голос у Хесселса все еще высокий и тонкий, как у девочки.
- Да, сплю. Зачем ты будишь меня? Почему не лежишь спокойно? Постарайся лучше уснуть.
- Я старался, но ничего не выходит.
- Август подходит к концу. Еще четыре месяца, и ты поедешь домой в Дордрехт на Рождество.
- Я не потому. Я не сплю оттого, что все думаю, не рассердился ли ты на меня.
- С какой мне стати на тебя сердиться?
Не успел Рембрандт произнести эти слова, как уже понял: он поставил слишком рискованный вопрос, которого никогда бы не задал, будь у него время подумать о том, что произошло в мастерской. Перед самым ужином, когда он освежал водой свои покрасневшие глаза, Ларсен шепнул ему, что учитель задабривает Хесселса, посулив глупому малышу имбирные пряники. А так как Хесселс еще ребенок, он, того и гляди, может честно ответить на заданный ему вопрос, может сказать во всеуслышание: «С той стати, что я предал тебя и помирился с ним ради несчастного сладкого к ужину».
С минуту в воздухе, омытом лунным светом, носилось что-то вроде этого невысказанного ответа, а затем маленький ученик опять нарушил молчание, сказав с трогательным и неожиданным тактом:
- Я рад, что ты на меня не сердишься. Мне что-то нехорошо. Лучше бы я не ел этих пряников.
- Неудивительно, что тебе нехорошо, - раздался обессиленный, словно замогильный голос Ларсена. - Иначе и быть не может - ты слишком набил себе живот. Просто неприлично так набрасываться на пряники, тем более что учитель явно подкупал тебя. Полдюжины имбирных пряников, и вот ты уже опять кроткий ягненок и любимчик Ластмана. Скажи, Рембрандт... - Долговязое белое тело внезапно ожило, Ларсен приподнялся и сел на постели. - Я хотел спросить, что он сказал тебе, перед тем как вернулся. Милейшая матушка Алларта бубнила так назойливо, что мы ничего не расслышали.
В вопросе не было ничего злопыхательского, одно лишь праздное любопытство. Ларсен мало интересовался живописью, а Ластманом - и подавно. Откуда ему знать, что эпизод в мастерской оставил болезненный след в сердце Рембрандта?
- Ничего особенного, - ответил юноша и почувствовал, что сейчас ему хочется одного - не продолжать. Но, понимая, что иначе он не сможет высоко держать голову перед товарищами, добавил: - Он сказал, что не собирался заставлять меня так долго тереть краску. Сказал, что сожалеет - об этом, - он заговорился с госпожой ван Хорн и забыл обо мне.
- Может, оно и так, - отозвался Ларсен, с тяжелым вздохом вытирая простыней потную грудь. - Но только сегодня он явно придирался к тебе - не одно, так другое. И так было весь день: что ни сделает ангелочек Ал-ларт - все хорошо, что ни сделаешь ты - все плохо.
Не столь уж важно, прав или не прав Ларсен - он вечно всем недоволен и часто усматривает обиду там, где ее нет и в помине; тяжело другое - сознавать, что случившееся стало предметом пересудов. Слова соученика глубоко уязвили Рембрандта, и он чуть было не брякнул: «Приятнее, когда к тебе придираются, чем когда тебя не замечают» - учитель почти не обращал внимания на Ларсена и Халдингена, отделываясь кивком головы, когда видел на их мольбертах что-нибудь сносное, и молчаливо пожимая плечами при грубых ошибках. Но юноша вовремя спохватился: Ларсен не столько злобен, сколько глуп и в какой-то мере даже привязан к нему за то, что Рембрандт взял на себя однажды труд объяснить ему законы перспективы.
- Я понимал, что делаю не то, чего он требует. И даже ожидал нотации, - добавил он.
- Да, но не такой! Он разговаривал с тобой так, словно в самом деле невзлюбил тебя.
«В самом деле невзлюбил тебя...». Слова эти не давали ему покоя до тех пор, пока Ян Ливенс, стряхнув с себя тупое оцепенение, не приподнялся на подушке. Он подпер рукой голову и откашлялся, чтобы привлечь внимание.
- Ты слишком серьезно воспринимаешь всю эту историю, Ларсен, - начал он с напыщенностью, в которую все больше впадал, по мере того как учитель охладевал к нему. - Я живу здесь дольше вас всех и могу вас заверить - все это ерунда. Этого никогда бы не случилось, будь у нас другой натурщик. Просто учитель видел его не так, как Рембрандт, а они оба слишком упрямы, чтобы хоть чуточку уступить. Завтра все пойдет по-прежнему, словно ничего и не случилось. Учитель ничего не имеет против Рембрандта, ровным счетом ничего.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
стр 15 »
стр 16 »
стр 17 »
стр 18 »
стр 19 »
стр 20 »
|