Еврейская невеста, 1665
|
|
Семейный портрет, 1666-68
|
|
Пир царя Валтасара, 1635
|
|
|
Давид и Урия, 1665
|
|
|
|
Христос в Эммаусе, 1648
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 2
- Повторяю, - настаивал Ян, словно от этого зависело мнение Ластмана о нем, - она совершенно порядочная женщина. А позировать нам ходит только ради заработка.
- А кто ей мешает взять больше стирки? - возразил Ларсен. - Но, конечно, стирать труднее, чем стоять и показывать свои прелести всем, кому охота на них полюбоваться.
- Право, Ларсен, - вмешался Рембрандт, сумев наконец совладать с дрожью, мешавшей ему заговорить, - я не вижу причин, дающих тебе основание распускать язык.
- Верно, - поддержал земляка Ливенс. - Я тоже не вижу.
- Ах вот как! А ради кого я должен его придерживать? Ангелочек Алларт больше здесь не ночует.
- Алларт - нет, а Хесселс - да, - ответил Рембрандт, остро сознавая, что тон его отдает педантизмом.
- И ты туда же, - сказал Ларсен. - Видно, ты, как и Хесселс, никогда не видел голой женщины.
- Как будет стоять эта Ринске - лицом к нам или спиной? - полюбопытствовал маленький Хесселс, который все еще сидел на кровати, охватив руками лодыжки и упираясь подбородком в колени.
- Ну, завел! - ответил Ларсен. - Учитель наверняка поставит тебя позади нее - ты же еще такой молодой и невинный. Но, думаю, ты успеешь забежать спереди и посмотреть. Только осторожней - не подходи слишком близко...
- А почему? Она обидится?
Никто не ответил. Дверь скрипнула, вошел Халдинген и остановился в ногах своей несмятой кровати, озаренный ярким пятном лунного света.
Досадно, что он вернулся так рано: еще немного, и остальные бы заснули, а теперь все они, даже надменный Ян, обязательно поднимутся с постели - надо же послушать, как он забавлялся с соседской служанкой. Лицо Халдингена, отчетливо различимое сейчас в потоке белого света, напоминало маску и способно было принимать лишь три выражения: притворно-внимательное, преувеличенно суровое и мимолетно радостное, когда быстрая Улыбка обнажала его зубы - мелкие, хищные белые зубы под аккуратно подстриженными светло-каштановыми усиками.
Все, что Халдинген сообщил о своих похождениях в сарайчике для садовых инструментов, произвело на Рембрандта тем более тошнотворное впечатление, что он знал эту девушку и часто видел, как она с корзинкой на руке стоит у ограды, оживленно разговаривая с Виченцо. Это была болезненная, худая, как палка, особа с тугим узлом темных волос на макушке, в жестко накрахмаленном фартуке с нагрудником, под которым не заметно было ни малейшего намека на грудь, бедра и живот.
Но даже тогда, когда Халдинген завершил наконец свое хвастливое повествование и разделся, когда Ян заснул тяжелым сном, маленький Хесселс улегся и натянул на себя простыню, а Ларсен повернулся лицом к стене и голой спиной к соседям, наступившая тишина не принесла Рембрандту никакого облегчения. Правда, непристойные разговоры сослужили ему хоть ту службу, что отвлекли его от мыслей об учителе. Но теперь, в полном безмолвии, тревога опять овладела юношей, подступая к горлу, словно тошнота. Холодный укоризненный голос, глаза, избегающие его взгляда, вымученная примирительная улыбка... «Можно подумать, что он невзлюбил тебя». Да, можно, но почему? Из-за тупого вульгарного носа? Из-за домотканой куртки? Из-за того, что он, Рембрандт, сын простого мельника?
Теперь уже вся комната была омыта чистым прохладным лунным светом. Простыни и потолок поглощали его и светились им; кувшин и таз отбрасывали длинные тени в его воздушную белизну; влажные пятна света, похожие на маленькие озера, мерцали на натертом до блеска полу. Лунный свет, слишком непорочный и нежный для грубых людей, которые прелюбодействовали и вели грязные речи в его безмятежном сиянии, успокоил юношу, помог ему сосредоточиться и хотя бы про себя прочитать молитву. Но на середине «Отче наш» он ощутил на щеках по-змеиному холодный след двух медленно скатывавшихся вниз слез. Почему?.. Ведь не случилось ничего плохого, по крайней мере настолько плохого, чтобы плакать.
Ринске Доббелс оказалась всего лишь ширококостной прачкой с приплюснутым носом. Августовское солнце, струившее сквозь высокие окна знойные дрожащие лучи, безжалостно подчеркивало ее угловатую грубость.
- Сегодня, - начал учитель, который, несмотря на гуся, вино и ночное веселье, выглядел вполне сносно, - нам посчастливилось заполучить женскую модель, первую за много месяцев. Я не ошибусь, ван Хорн, ван Рейн и Хесселс, если скажу, что ни один из вас еще ни разу не работал с обнаженной женской натуры. Итак, сагре diem - употребим время с пользой. С Ринске нам повезло - она редкостная натурщица: хорошо сложена и терпелива до бесконечности...
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
стр 15 »
стр 16 »
стр 17 »
стр 18 »
стр 19 »
стр 20 »
|