Святой Матфей, 1661
|
|
Снятие с креста, 1634
|
|
|
Христос в Эммаусе, 1648
|
|
|
|
Давид и Урия, 1665
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 8
Выходя из комнаты, Тюльп услышал, как Саския, назвав мужа «моим бедным медведем», справлялась, получил ли он на ужин что-нибудь горячее. Чтобы не докучать им своим ненужным присутствием, врач, держа свечу в руке, побрел в мастерскую, но не стал смотреть картины, мерцавшие вокруг него во мраке, а поставил свечу на стол и прижался лбом к прохладной оконной раме. Так он и стоял до тех пор, пока не вошел хозяин, уже успевший привести себя в порядок, - он причесался, застегнул ворот, надел домашние туфли.
- Вот теперь вид у вас стал получше, - заметил Доктор.
- В самом деле? - Рембрандт наполнил два бокала и придвинул к столу два табурета. - Я не сказал бы, что чувствую себя много лучше. Ох, как она кричала под конец... Не понимаю, как могут люди после этого хотеть второго ребенка. Я не забуду этого до конца дней своих.
- А вот она, уверяю вас, уже забыла. Самое разумное в таких случаях - выбросить все из головы, что вы и сделаете, как только вернетесь к своей работе.
И Тюльп жестом указал на картины, стоявшие за краем озаренного светом круга. То там, то здесь от полотен исходило призрачное сияние - блестел нож, мерцал шелковый тюрбан, изысканно белело причудливое кружево. Их создатель взглянул на них и пожал тяжелыми плечами.
- Сегодня я просто не могу себе представить, что когда-нибудь вернусь к ним, - сказал он.
- Почему?
- Не знаю. Они кажутся мне чем-то таким, что было не наяву, а только во сне.
Врач, держа бокал в руке, встал с табурета.
- Покажите-ка мне, что у вас есть, - попросил он, - не потому, разумеется, что склонен был смотреть сейчас картины, а лишь потому, что подумал: «Они снова оживут для их творца, если он взглянет на них глазами другого человека». Хозяин взял свечу, прошел вперед и осветил картины, но в каждом его движении явственно чувствовалось равнодушие.
Вот высокопарный, театральный Христос, смахивающий на плохого актера, возносится в небеса на облаке, которое подталкивают серафимы. А вот Самсон яростно потрясает кулаком перед носом своего тестя. Дальше идут портреты - изящные дамы, утонченные господа и сам Рембрандт в мехах, перьях и драгоценностях. Резкая вертикальная тень, проходящая через середину лица, делает его мужицкий нос не таким широким, губы - не такими толстыми; глаза, один из которых на свету, а другой в тени, кажутся холодными, житейски мудрыми и потрясающе жестокими...
Взвинченный этими глазами, Тюльп решил не обращать внимания на то, что написано, и думать только о чисто живописных достоинствах картин. Тут, на его взгляд, есть чем восхищаться. Жаль только, что сам он недостаточно сведущ в искусстве и не умеет найти слова для описания густых величавых мазков, тончайших, почти неприметных переходов от яркого света к глубокой тени, слоев краски, плотно ложащихся друг на друга, что придает такую непосредственность и в то же время осязаемость драгоценным предметам - жемчугам, переливчатому атласу, кусочкам золота.
Тюльп расхваливал, как мог, одну вещь за другой, но Рембрандт оставался равнодушен.
- Их надо смотреть не при свечах, - сказал он, отворачиваясь и ставя подсвечник на стол. - Во всяком случае, я уже сказал вам: ни одна из них сегодня меня не волнует.
- Это, наверно, потому, что у вас только что было тяжелое потрясение. Чтобы прийти в себя, нужно время.
- Едва ли. Раньше такого не случалось.
Они вернулись к своим табуретам. Хозяин сидел, поставив локти на колени, подперев подбородок сложенными руками, и глаза его под тяжелыми веками казались узкими щелочками.
- Помнится, после смерти отца мне не терпелось вернуться к работе, а когда я взялся за нее, я стал писать лучше, чем раньше.
И внезапно на врача нахлынули воспоминания, такие острые, что пальцы его непроизвольно забарабанили по столу. Перед ним встали лавка Хендрика Эйленбюрха, куча жалкой мишуры, теплый весенний день и юноша из Лейдена в траурной одежде, серьезный, страстный, трепещущий от изумления и признательности. Куда делся этот простодушный и пылкий мечтатель? Что осталось от него в этом угрюмом, суровом человеке, сгорбившемся над столом по другую сторону свечи? Но в этом человеке чувствовалась несокрушимая львиная мощь, которая давала основание предполагать, что даже после тяжелого потрясения он выдержит любой удар. Вероятно, ему нужно, более того, ему самому хочется услышать горькую правду...
- А не может быть так, - спросил Тюльп, - что вы делаете не совсем то, что вам по сердцу? Не этим ли объясняется ваше нежелание снова браться за работу?
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
|