Ночной дозор, 1642
|
|
Фауст, 1652
|
|
|
Портрет синдиков цеха сукноделов, 1662
|
|
|
|
Старик, 1631
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 18
- Разумеется, не могу. Об этом нет и речи. Но Ливенс, по-видимому, не слишком стремится к такой работе, которая надолго задержала бы его в городе, и предпочтет ограничиться одним тимпаном. В таком случае мы можем отдать Юриану оба простенка над каминами, а второй тимпан оставить за господином ван Рейном.
В шумной суматохе первых минут после пяти часов, когда чиновники толпою устремлялись на улицу, Ян Сикс наспех обдумывал предложение Фонделя. Выторговать можно сейчас и больше: обстановка складывается в его пользу - маска с поэта сорвана, вокруг них толпятся канцеляристы, с любопытством взирающие на созвездие знаменитостей. Но, пожалуй, лучше не настаивать - так будет разумнее. Ян Сикс отлично представляет себе, что скажут в городе, если три места будут заполнены тусклой невыразительной стряпней Ливенса и Овенса, а четвертое засверкает теми же золотыми и огненно-алыми, сочными малиновыми, сверкающими синими и зелеными тонами, которые рассеивают полумрак в Стрелковой гильдии. Контраст будет бросаться в глаза - и пусть амстер-дамцы решают сами.
- Я уверен, - объявил он, многозначительно посмотрев на тимпан, где Юлию Цивилису и батавским вождям предстояло дать клятву на мечах, - что господин ван Рейн не захочет взяться больше чем за одно полотно.
Сейчас он пишет серию «Апостолы», а также замечательную картину «Петр, отрекающийся от Христа» и отнюдь не заинтересован в больших казенных заказах. Если он согласится - а я надеюсь уговорить его, - от этого выиграет не столько он сам, сколько наш город.
Из полутемной нижней аркады вышли бургомистры ван Спихел и ван Хейденкопер, направлявшиеся домой, к женам, но, заметив маленькую группу, подошли и поздоровались. Ян раскланялся с ними сердечнее обычного - сам бог посылает ему такую замечательную пару свидетелей. Все, что они услышат здесь, будет сегодня же повторено на ужине у бургомистра де Грефа, а затем с быстротой пожара распространится, да так широко, что никому уже не удастся взять обратно сказанное.
- Мы тут обсуждаем, как быть с заказом, который освободился после смерти бедняги Говарта Флинка - упокой, господи, душу его! - пояснил Ян, пожимая руки новоприбывшим. - Все решено. Работа будет поделена между тремя художниками.
- Двое - это Ливенс и Овенс, а кто третий? - осведомился ван Хейденкопер. - Фон Зандрарт?
- Нет, - горестно вздохнула Тесселсхаде Фисхер. - Рембрандт ван Рейн.
К тому, что, по мнению амстердамцев, время его уже прошло, сам он позабыт и предпочтение отдается теперь новой школе, возникшей в Англии и процветавшей в Делфте, Рембрандт давно привык, с этим он примирился. Но никогда, начиная с того вечера, когда он с позором ушел из Стрелковой гильдии, ему не приходило в голову сомневаться в своем мастерстве. Вещи, которые он создал в годину бедствий, которые писал во мраке пустынного дома на Бреестрат, в одиноком номере гостиницы «Корона», в маленькой пустой мастерской своего теперешнего дома, казались ему настолько великолепными, что он не побоялся бы представить их на суд тех, кто был равен ему и кого уже не было в живых - Дюрера, Тициана, Микеланджело. Художник был не одинок в этом убеждении: теперь, когда Рембрандт жил на окраине и его навещали лишь самые преданные из его почитателей, он не слышал от них ничего, кроме безоговорочных похвал. Доктор Тюльп, Ян Сикс и Грета, молодой Филипс Конинк, разыскавший его уединенный приют, кроткий пожилой поэт Иеремия де Деккер, с которым он как-то вечером познакомился в таверне и который без устали повторял, что мир запомнит его не потому, что он кропал жалкие вирши, а потому, что он знал Рембрандта, - все они поддерживали художника, а слова их вселяли в него надежду на признание, даже если оно придет лет через сто после того, как он ляжет в могилу.
Ему никогда не приходило в голову спросить, что думает о нем его семья. Само собой разумеется, Хендрикье и Титус - его пылкие поклонники, и когда изможденный, небрежно одетый старик садится после дневных трудов у камина, глядит на тлеющий там огонь и прикладывает к лицу мокрое полотенце, чтобы дать отдых воспаленным глазам, они видят в нем величайшего из современных художников и испытывают безоговорочное почтение к тому, кто сделал уже так много и так много еще сделает, прежде чем уйдет в вечную ночь. И только слабое сомнение в истинных чувствах сына, появившееся у художника в первый год после того, как Титус и Хендрикье учредили товарищество, доказывало Рембрандту, что ему еще можно нанести рану в сердце.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
|