Ночной дозор, 1642
Фауст, 1652

	Портрет синдиков цеха сукноделов, 1662
	Старик, 1631

Чего бы он достиг, если бы слава не повернула его от трагического к великолепному - к великолепным нарядам, великолепной жене, великолепной коллекции, великолепному дому и дюжинам великолепных полотен, которые вплоть до черного года смерти Саскии становились все пышнее и величественнее? И хотя все это кончилось весьма печально, о чем Тюльп скорбел не меньше, чем сам Рембрандт, в таком печальном конце была своя хорошая сторона. В беспощадных до ужаса автопортретах, в изображениях Христа, превратившегося из театрального чудотворца в знакомого с горем страдальца, в изгнанниках-евреях и раздавленных нуждой амстердамских тружениках, которые преобразились в апостолов, в больших библейских полотнах, не блиставших теперь восточной пышностью, но зато сообщавших патриархам и ученикам Иисуса простую и бессмертную человечность, Тюльп видел проблески первоначальных замыслов своего друга. Как только врачу стало ясно, что ни банкротство, ни утрата популярности не убьют в Рембрандте художника, Тюльп сказал себе, что катастрофа будет для него большим, может быть, величайшим в жизни благом. Там, на Розенграхт, отвергнутый светом, тлетворному влиянию которого он на время поддался, Рембрандт ван Рейн сможет полностью отдаться единственному занятию, способному поддержать столь гениального человека на склоне его дней, - возрождению своих заветных, погребенных на дне души чаяний, поискам того, чего не ценит в искусстве современное испорченное поколение и что значит бесконечно много для самого художника.
Однако этой весной, столь богатой воспоминаниями, доктор не раз с прежней иронией подтрунивал над самим собой. «Чей же душевный покой пытаюсь я оградить - покой моего друга или мой собственный? - спрашивал он себя. - О чем я больше всего пекусь? О том, чтобы Рембрандт посвятил остаток жизни постижению себя самого, или о том, чтобы избавиться от необходимости с болью душевной наблюдать еще одно бесплодное усилие, еще одно постыдное поражение, еще одну долгую пытку? Бесспорно, отрешенность и постижение самого себя доставляют немало радости, потому что я умудряюсь предаваться им в перерывах между очередными делами, обременяющими мою слишком суетную жизнь. Но кто знает, доставляли бы они мне радость или нет, если б вся моя жизнь сводилась к ним, если б у меня не было ничего другого?» Тюльп не мог ответить на свой вопрос, так же как по-прежнему не мог сказать, почему одна рана заживает, а другая нет, и сознание того, что проблема остается для него нерешенной, заставило врача несколько более снисходительно отнестись к зятю. Раздражение его проходило, первые весенние ветры разносили по городу аромат цветущих садов, и все-таки Тюльпу не удавалось заставить себя отправиться на Розенграхт. В один из таких теплых дней, когда он решил уйти из ратуши чуть раньше обычного и заглянуть в некую лавку на Дамм, где для него была отложена пачка ценных немецких книг по медицине, Ян нагнал тестя и положил ему руку на плечо. Оказалось, что ему тоже надо на Дамм - Грета дала мужу какое-то поручение; они пошли вместе, и доктор предоставил зятю выбирать дорогу. В конце концов, они свернули на незнакомую улицу, где располагались различные склады и канатная мануфактура, и Ян, остановившись, указал тестю на приземистое старое кирпичное здание, тускло багровевшее в лучах послеполуденного солнца.
- Это склад моей матери, в котором работает Рембрандт, - пояснил он.
Врач не ответил, и они молча пошли по улице, но, дойдя до большого кирпичного сооружения, молодой человек опять остановился.
- Он сейчас, наверно, там. Как вы насчет того, чтобы завернуть к нему на минутку? - осведомился Ян небрежным тоном, звучавшим несколько фальшиво. - Он будет страшно рад, особенно вам.
Сначала Тюльпу показалось, что так будет всего удобней положить конец слишком затянувшемуся охлаждению между ним и Рембрандтом. Ян своей болтовней заполнит паузы, которые, вероятно, возникнут из-за обиды художника на пренебрежительное, как он, видимо, считает, отношение к нему старого друга; слишком долго торчать на складе доктору и его зятю тоже не придется - они всегда могут сослаться на то, что их ждут дела; наконец, предстоящий сейчас обмен любезностями позволит в дальнейшем Тюльпу без чрезмерного чувства неловкости посетить дом на Розенграхт. Однако затем врач сообразил, что за пустыми окнами склада он найдет не только старого друга, но еще и «Юлия Цивилиса», которого он должен будет посмотреть и о котором надо будет что-то сказать, а Тюльпу никогда не приходило в голову, что ему придется увидеть эту картину прежде, чем ее - в добрый или недобрый час - вывесят в ратуше.  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »