Святой Матфей, 1661
|
|
Снятие с креста, 1634
|
|
|
Христос в Эммаусе, 1648
|
|
|
|
Давид и Урия, 1665
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 6
Все, что происходило в комнате, казалось ему теперь очень далеким, гораздо более далеким, чем темнеющая перспектива за окном, и он знал, что все дело тут в Саскии ван Эйленбюрх. Он рассказывал о своей картине, о тяжких лейденских годах, о полотнах, которые пишет сейчас или собирается написать, и по мере того как она слушала, ее прекрасное лицо становилось все более неподвижным, словно во всем мире для нее существовал теперь только один звук - его голос.
Новый голос, раздавшийся в дверях, где кто-то здоровался с хозяином, несомненно принадлежал Алларту, хотя стал и глубже и звучнее, чем в былые дни. Рембрандт неохотно, даже с враждебным чувством оторвал глаза от чарующего лица девушки и увидел другое лицо, лицо почти незнакомого человека: кожа потемнела и погрубела, продолговатые скулы заострились, на верхней губе и подбородке шелковистые белокурые усы и бородка. Но в серо-голубых глазах Алларта сияла такая ничем не омраченная радость, что прежние друзья вполне естественно обнялись, хотя сам Рембрандт лишь усилием воли заставил себя встретить взгляд ван Хорна: он как-то удивительно остро почувствовал свою вину перед ним - человек так изменился и духовно и телесно, а он за все время ни разу не заглянул в дом на Херренграхт. Впрочем, Алларт там больше не жил - он женился, обзавелся собственным домом, и сейчас позади него стояла молодая госпожа ван Хорн, длинноногая особа, с кротким, как у лани, лицом, не красавица, как Саския, но и не дурнушка вроде Лисбет или Маргареты.
Ты прекрасно выглядишь, Рембрандт! Просто замечательно выглядишь, - сказал Алларт, и оба отошли немного в сторону, все еще обнимая друг друга за плечи, словно, вдавливая пальцы в тело соседа, они могли стереть ту отчужденность, которую принесли с собой безвозвратно ушедшие годы.
Нет, Алларт мало пишет в последнее время. Дом их так завален свадебными подарками, что негде даже мольберт расставить, но иногда, бывая у родителей, он берется за палитру, чтобы размять руку. О матери он рассказал, что она много болеет, ходила смотреть «Урок анатомии» и вечно удивляется, почему Рембрандт никогда не заглянет к ним; но слова Алларта лишь отчасти дошли до сознания его слушателя, потому что как раз в эту минуту доктор Колкун уговорил наконец Саскию сесть рядом с ним на ложе и принялся прикреплять голубой бант к ее короне.
Ухаживанью, стряпне и разговорам положило конец появление Франса Пелликорна, последнего из приглашенных. Этот человек был тем, чем в юности обещал стать Алларт: ван Хорн, как нежное весеннее солнце, померк еще до заката; ван Пелликорн же с годами не только сохранил былой юношеский блеск, но и стал прямо-таки великолепен. Про него говорили, что он похож на Александра Македонского - вероятно, поэтому он чисто брил лицо.
Наконец все уселись за стол. Место, доставшееся Рембрандту, пришлось ему не очень по вкусу. Как почетный гость, он сидел по правую руку хозяина, а его соседкой была Лотье ван Хорн, женщина с глазами лани. Саския сидела совсем близко - слева от Хендрика, но рядом с ней поместился Франс ван Пелликорн, и вид у него был страшно самодовольный.
- Боже мой!- воскликнул Хендрик, вскочив и хлопнув себя по лбу рукой. - О вине-то я и забыл: оно все еще стоит в ведре. Достаньте-ка его, Маттейс. Вам это нетрудно - вы сидите с краю. Будьте нашим Ганимедом. Кубки на полке над кроватью.
Вместительные бокалы были наполнены, но никто не пил - все ждали тоста, а поскольку Хендрик не только поднялся, но и встал позади своего стула, каждому было ясно, что тост будет чем-то вроде торжественной речи.
- Все мы знаем, зачем мы сошлись сюда и какого гения собираемся почтить этим скромным, недостойным его угощением...
- Вот так скромное угощение! - шепнул Саскии Франс ван Пелликорн. - Сколько же перемен подает ваш кузен, когда у него бывают по-настоящему важные гости?
Саския рассмеялась.
- А вы не принимайте его слова всерьез. Это же только тост, - сказала она.
- Тем не менее, дамы и господа, - это относится и к вам, Маттейс, только будьте любезны сесть, - я не могу упустить столь благоприятный случай и не выразить в немногих словах те чувства, что переполняют сейчас наши сердца.
- Чем меньше будет слов, тем лучше, - ввернул доктор Тюльп.
- Ни Хальс, ни Элиас, ни де Кейзер, словом, ни один сын нашего возлюбленного отечества не поднимался до высот «Урока анатомии». Чтобы убедиться в этом, нам не надо было ждать, что скажут люди, после того как картина будет вывешена: все мы, кто знал ее творца и имел счастье пожимать ему руку, с самого начала не сомневались в его гении. Поэтому не с ликующим изумлением, а с ничем не омраченным удовольствием взирая на то, как оправдались наши предсказания и принесла свои плоды наша вера, я предлагаю вам, дамы и господа, выпить за нашего увенчанного лаврами Апеллеса и славу Амстердама Рембрандта ван Рейна!
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
|