Святой Матфей, 1661
Снятие с креста, 1634

	Христос в Эммаусе, 1648
	Давид и Урия, 1665

И внезапно он представил себе, как выглядит сейчас его картина в неосвещенном безлюдном зале собраний Хирургической гильдии: смутные, расплывчатые формы, краски, кровоточащие в темноте. Он допил вино и вздрогнул от необъяснимой жалости к своей работе и к самому себе. Саския сдувает что-то с волос ван Пелликорна, «Урок анатомии» заперт на ключ и отнят у его создателя, Маттейс Колкун опять требует музыки, и, если он, Рембрандт, не хочет быть откровенно жестоким, ему придется либо самому пригласить сестру, либо объявить, что он слишком пьян и танцевать не в состоянии. В самом деле, последний глоток вина так сильно подействовал на него, что он, не слишком кривя душой, просидел на месте весь следующий и последний танец, изысканный и холодный, который гости исполняли на английский манер - не все вместе, а по двое. Опустившись на кучу пыльных подушек, Рембрандт следил за парами: Аллартом и Лисбет, Хендриком и Маргаретой (флейта смолкла, сейчас было достаточно одного клавесина), Саскией и ван Пелликорном. В неверном свете догорающих свечей, пламя которых дрожало и металось от ветра, поднятого движениями и поклонами танцоров, ему казалось, что он видит, как Саския обменивается взглядом с племянником бургомистра, и от этих предположений, равно как от вина - а он, несомненно, выпил слишком много - сердце у него стало тяжелым как камень. А что, если она сейчас прикидывает, кого ей предпочесть - его или этого Александра Македонского? Амстердамского бюргера или сына лейденского мельника? Классический профиль или грубое голландское лицо? Старинное состояние в надежных ценностях или надежду на богатство? Изысканные ухаживания или откровенное, хоть и немое вожделение, сила которого изумляет его самого? Он думал о том, как Саския вернется в свою Фрисландию, в эту глухую провинцию, которая кажется ему сейчас более далекой, чем Индия или Новый Свет, и там однажды вечером, поддразнивая мужа - а уж она выберет себе подходящую пару! - расскажет ему: «Как-то раз в Амстердаме я танцевала в лавке, набитой восточными одеждами и тусклыми зеркалами, и одержала там две победы сразу - вскружила головы племяннику бургомистра и знаменитому художнику Рембрандту ван Рейну».
- Можно мне передать привет от вас моей свекрови? - неожиданно подойдя к нему, спросила Лотье.
- Да, да, разумеется, передайте.
- А можно сказать ей, что вы зайдете навестить ее?
- Конечно, зайду, как только немного разделаюсь с заказами.
- Она будет рада вам. Она, знаете ли, неважно себя чувствует.
Рембрандт тоже чувствовал себя плохо - вино ударило ему в голову.
- Простите, Лотье, но я, пожалуй, выйду на воздух, освежусь немного, - сказал он вставая.
Он распахнул дверь на улицу, и дверной колокольчик таинственно звякнул в черной пустоте, но прежде чем художник успел выйти, на пороге, дыша ему прямо в лицо, уже встала Саския. Ее нежное, как у ребенка, дыхание щекотало его ноздри, а глаза ее, сейчас особенно расширенные, сияли ему в темноте.
- Когда я снова увижу вас? - спросила она, строго глядя на Рембрандта и крепко держа его за руку, словно он мог навеки скрыться от нее.
- Когда вам будет угодно, Саския ван Эйленбюрх.
- Завтра?
- Нет, завтра я весь день пишу портреты бургомистра и его сына, - ответил он, удивляясь, что вспомнил об этом, несмотря на все выпитое вино.
- Тогда послезавтра?
- Да, в час.
Ее глаза стали узкими и колдовскими, и Рембрандт понял: она придумывает, как отплатить ему за то, что завтрашний день у него занят.
- Послезавтра до трех мне надо быть в других местах. В три можете?
- Когда бы вы ни пришли, я буду ждать вас. Саския подняла руку - Рембрандт сперва даже не понял в темноте, что она собирается делать, - и сняла с него корону.
- А теперь снимите мою. Вечер кончился, - сказала она, покорно встав перед ним, и пока он снимал с ее теплых непослушных кудрей маленький жесткий венок, ветер развевал ее юбки и волосы.
- Спокойной ночи, и да хранит вас бог! Смотрите, не свалитесь по дороге в канал.
Она не вернула Рембрандту его корону и не взяла свою, а просто поклонилась, как в конце танца, и закрыла за художником дверь. Он сорвал голубой бант, прикрепленный Маттейсом Колкуном к листьям самшита, и понес венок с собой по безлюдным ветреным улицам, радуясь тому, что окна не освещены, что в переулках ни души и что он может поступить со своей добычей, как ему вздумается, - может любоваться ею, гладить ее, прижимать к груди, щекам, губам.  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »