Ночной дозор, 1642
Фауст, 1652

	Портрет синдиков цеха сукноделов, 1662
	Старик, 1631

Даже ее отец, которого семья считала просто беспомощным во всем, что касалось денег, всегда знал, сколько лежит у него в деревянном ящике под кроватью.
- Нет, точно не знал, - ответил он, играя хвостом змея, которого смастерил для Титуса Карел Фабрициус. - Там не совсем столько, сколько я предполагал, но думаю, что достаточно.
- Достаточно - для чего?
- О боже мой, да не задавай ты ненужных вопросов! - Рембрандт обошел Титуса и потрепал Хендрикье по плечу. - Мне это слишком трудно объяснить - я удивляюсь, как сам-то разобрался. Если ты спрашиваешь, достаточно ли там денег, чтобы обеспечить Титусу долю, завещанную ему матерью, то нет, недостаточно. Но конторщик в банке сказал мне, что Эйленбюрхи просто сумасшедшие, если беспокоятся об этом. То, что лежит в банке, - пустяки в сравнении со стоимостью дома и коллекции: за счет этого можно легко покрыть недостачу в наличных, и еще останется.
Это объяснение показалось Хендрикье простым и успокоительным, но, вероятно, лишь потому, что ее крестьянская ограниченность не позволила ей схватить суть дела во всей его сложности.
- Да, один твой дом уже целое состояние, - поддакнула она.
- Ты права, хотя старые дома выходят из моды и на них уже не тот спрос, что раньше. Но у меня нет никакого желания продавать его, да и он, - Рембрандт опустил руку на царственную головку сына, - вряд ли когда-нибудь этого захочет. Я всегда был убежден, что Титус будет жить в нем, а к тому времени я уже выкуплю закладную.
- Какую закладную?
- На дом, разумеется. За него выплачена только половина того, что он стоит.
Хендрикье этого не знала и была совершенно убита. Она еще в Рансдорпе видела, как выбрасывали из домов людей, не сумевших погасить закладную. Рансдорпцы считали, что жить в наполовину оплаченном доме не менее опасно, чем жить рядом с плотиной, в которой образовалась трещина. В таких случаях мужчины не знали покоя, а женщины ломали руки от отчаяния, пока не был выплачен последний флорин и страшные документы сожжены в камине.
- Да ты не беспокойся - еще несколько таких заказов, как от принца, и с закладной покончено, - сказал Рембрандт.
- А что говорит человек, продавший тебе дом? Согласен ли он подождать?
- Тейс? А с какой стати ему меня торопить? Чем дольше я тяну с выплатой второго взноса, тем больше он получит процентов. Кроме того, свои деньги он не потеряет: как бы ни менялась мода, дом всегда будет стоить по меньшей мере столько же, сколько я ему должен.
Хендрикье следовало бы кивнуть и замолчать, но она не могла уже взять себя в руки: страх проник в нее, как сырость.
- Ну а если он все-таки явится и потребует свои деньги? Что ты тогда будешь делать?
Рембрандт взглянул на яркие ленты, привязанные к хвосту змея, и нахмурился, но Хендрикье знала, что он недоволен ее настойчивостью. Что это на нее нашло? Почему она читает его письма и задает вопросы, словно законная жена?
- Это вряд ли произойдет, - отчеканил он таким холодным тоном, каким не разговаривал с нею со времени отьезда Гертье. - А если и произойдет, я всегда достану денег.
- Займешь?
- Нет, конечно. Зачем мне занимать? То, что собрано у меня в зале, покроет две такие закладные. Коллекция - надежная ценность, хоть мне и не улыбается мысль о ее распродаже. Предпочитаю тратить время на что-нибудь более приятное, чем размышления о том, что продать раньше - Рубенса или Брауверов.
- А зачем тебе размышлять об этом, раз нам не грозят затруднения?
- Нет, они нам не грозят. Тейс совершенно удовлетворен положением дел, да и родным Саскии я сумею ответить так, как надо. Словом, хватит об этом. В жизни и без того достаточно такого, что отравляет ее. Не будем придумывать себе лишние поводы для беспокойства.
К ужасу своему, Хендрикье заметила, что у нее текут слезы.
- Прости, родной. Поверь, я не хотела огорчать тебя, - всхлипнула она. - Я ужасно глупая в таких вещах - я всегда смотрю на них, как смотрела у нас в Рансдорпе, а так, конечно, нельзя.
Титус прижался к ней щекой и плечом, Титус обнял ее, а Рембрандт даже не шевельнулся.
- Во всяком случае, насчет учеников ты права, - сказал он голосом, выдававшим лишь попытку проявить Дружелюбие. - Мне даже здесь слышно, как они возятся. Пойду-ка посмотрю, что там творится.
И он ушел бы, не сказав больше ни слова, если бы сознание своей вины и отчаяние не исторгло из ее груди Рыдание, которое остановило Рембрандта на пороге. На его лице вновь засветилась нежность.
- Полно тебе глупить, Хендрикье! Это же смешно.
Дела мои идут сейчас так, как никогда еще не шли. Из Гааги последуют новые заказы, и я тебе уже рассказывал, что, по мнению его превосходительства Хейгенса, мое имя приобретает известность в Европе. Нам нечего опасаться, дорогая моя, ровным счетом нечего. А жизнь и без того коротка - будем наслаждаться ею, пока не поздно. Вот так вот и живем.
- Прости меня. Мне так жаль...
- Забудь ты об этом. Доделай Титусу змея да пойди запусти его вместе с ним. Тебе надо почаще бывать на воздухе - ты слишком много сидишь взаперти.
Когда Рембрандт ушел, Хендрикье глубоко вздохнула - ну почему она все принимает так близко к сердцу! - и торопливо привязала к хвосту змея последнюю яркую ленту. Рембрандт прав: ей, как и всему дому, пора проветриться. Для того чтобы избавиться от нелепых страхов, ей нужно одно - провести часок-другой на мартовском ветру и мягком весеннем солнце.  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »