Портрет Хендрикье Стоффельс, 1659
|
|
Портрет сына Титуса, 1657
|
|
|
Автопортрет с Саскией на коленях, 1635
|
|
|
|
Портрет Яна Сикса, 1654
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 20
- Руку всегда можно поддержать муштабелем, учитель. А дрожит она только потому, что слишком долго оставалась без дела.
Несколько недель спустя - тогда была весна: Рембрандт помнил, что, завтракая, увидел на столе букетик фиалок - он сказал, доедая сухари и селедку, что идет наверх писать и пусть его не беспокоят. Если уж он за что-нибудь возьмется - а он сильно в этом сомневался, - он будет работать только в одиночестве. Оставшись один в маленькой мастерской, художник распахнул окна навстречу прохладному апрельскому воздуху, подошел к зеркалу и посмотрелся в него. Изображение, которое он увидел в чистом голубоватом свете, привело его в ужас: увядшее лицо, искаженное глубокими морщинами; глаза маленькие, налитые кровью и потускневшие от слез; волосы нечесаные и совершенно седые; рот запал, зубы повывалились, уголки губ опущены в гримасе непреодолимого отвращения, словно вкус жизни был для его языка горче желчи. Развалина, глядевшая на него из зеркала, вызвала в нем такое омерзение, что ему захотелось изобразить ее еще более гадкой. Он опустил воротник, обнажив обвислую кожу шеи и подбородка, нашел старый берет и нахлобучил его на голову, придав ему карикатурный наклон. А затем его полностью поглотило то, что он писал или, вернее, намазывал на холст шпателем, лепил пальцами, процарапывал ногтем большого пальца и бороздил черенком кисти. Работая лихорадочно, как одержимый, он забыл про свою дрожащую руку, огрубелые суставы, туман и жжение в глазах. И когда Рембрандт остановился, чтобы перевести дыхание и посмотреть на автопортрет издали, он увидел, что сохранил прежнее мастерство: огрубленное неистовством, менее гибкое, чем раньше, из-за долгого перерыва в работе, оно тем не менее все еще жило в его разрушенной плоти, отупевшем мозгу и холодеющей крови. А когда он показал автопортрет Ребекке, Корнелии и Арту де Гельдеру, они не дали художнику оснований заявить: «Ну что, вы удовлетворены? Теперь вы видите, чем кончаются мои попытки писать?»
Напротив, старуха сказала:
- Господи всеправедный, да это же точь-в-точь ваша милость, когда вы в дурном настроении!
- Я не могу смотреть на это, отец, я сейчас заплачу, - сказала Корнелия.
- Разве еще кто-нибудь писал столь же честно самую страшную правду? - сказал дордрехтец.
Однако автопортрет был не до конца честен, и, зная это, Рембрандт испытывал мучительный страх при мысли, что неистовый и горький образ может стать последним свидетельством, которое создатель его оставит о себе на земле. Примерно через неделю после окончания картины художник начал делать попытки застать себя врасплох и, проходя мимо зеркала, внезапно уловить в нем свое беспристрастное отражение. То, что он видел, всегда было безотрадно, но не всегда столь искажено безумием и отчаянием. Неужели со смертью Хендрикье он окончательно утратил искусство передавать неуловимые противоречия, извечно присущие человеческой жизни? С помощью Арта де Гельдера, который жадно заглядывал через его плечо, художник боязливо принялся перебирать старые, никому не нужные полотна, стоявшие в мастерской, пытаясь понять, к каким полузабытым средствам прибегал он когда-то, чтобы выразить эти противоречия и слить их в единой мрачной гармонии. Вот тогда - вероятно, потому, что он пересмотрел подряд несколько «Апостолов», - ему и пришло в голову, что он сумеет изобразить себя более непредвзято в облике святого Павла, размышляющего в темнице над древнееврейским текстом, в облике старого человека, который устал от жизни и борьбы и ожидает последнего освобождения. Он начал разрабатывать свой замысел медленно и осмотрительно, делая с себя такие же детальные наброски, какие делал с господина ван Хадде и остальных синдиков. Подготовив холст и положив первые мазки, он запретил себе стоять у мольберта дольше двух-трех часов к попросил Арта де Гельдера сидеть позади него во время работы, так как знал, что присутствие молодого человека обуздает его и предотвратит всякие яростные и бессмысленные вспышки фантазии. И как если бы провидение - в светском толковании этого слова господином ван Хадде - решило еще раз поддержать художника, перенеся его с одной вершины на другую, словно он никогда не падал в темную пропасть, разделяющую эти вершины, кисть, как в былые дни, стала покорна его руке. Но, убедясь в этом, Рембрандт не возликовал, и не он сам, а его ученик Арт де Гельдер после трудового дня простаивал перед мольбертом лишних полчаса и спускался к столу настолько счастливый и возбужденный, что не мог есть.
Тюльп, Арт де Гельдер, Корнелия, Иеремия де Дек-кер - все побуждали его писать, и он писал. Одни старики, закончив свои мирские дела, по целым дням играли в триктрак; другие разводили гиацинты и тюльпаны; третьи сидели на ступеньках и смотрели, как дети бегают по улице.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
стр 15 »
стр 16 »
стр 17 »
стр 18 »
стр 19 »
стр 20 »
стр 21 »
стр 22 »
стр 23 »
стр 24 »
стр 25 »
стр 26 »
|