Портрет Хендрикье Стоффельс, 1659
|
|
Портрет сына Титуса, 1657
|
|
|
Автопортрет с Саскией на коленях, 1635
|
|
|
|
Портрет Яна Сикса, 1654
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 20
А Рембрандт писал, писал с таким же точно равнодушием и отчужденностью - это был его способ заполнять пустые дни. К несчастью, теперь он мог заставить себя работать лишь над очень немногими сюжетами. Если уж говорить всю нечестивую правду, художника привлекали и захватывали теперь только два лица - его собственное, на котором застыло изумление перед всем, что он познал и выстрадал, и воображаемый лик Христа. Поэтому сейчас его больше всего раздражало то, что Розенграхт расположена так далеко от синагоги ашкеназов и примыкающего к Бреестрат еврейского квартала, где он нежданно мог увидеть Иисуса, воплощенного в одном из подобий его.
Тем не менее Рембрандт отправлялся на поиски модели всякий раз, когда ему удавалось ускользнуть от Арта и Корнелии. Как ни раздражала его их заботливость, у молодых людей были серьезные основания не выпускать его из дому. В Амстердаме только что произошла новая вспышка чумы, скосившая десятую часть населения, и эпидемия еще не закончилась: тайком выбираясь на улицу и скитаясь по городу, Рембрандт то и дело видел красные кресты на дверях домов. Кроме того, бывали дни, когда даже после короткой прогулки в окрестностях Розенграхт сердце его начинало неистово трепетать, вены на руках вздувались, как веревки, а голова, казалось, распухала до чудовищных размеров и в то же время становилась сказочно легкой.
Самым коварным врагом художника была жара, а этим летом даже в сентябре воздух был еще знойным, густым и влажным. И все-таки этим утром художник поспорил с дочерью и учеником, что на улице погода как погода - славный осенний день, может быть, не по сезону теплый, но приятный, потому что с моря плывет освежающий туман.
Было уже два часа дня, когда Рембрандт добрался до еврейского квартала и нашел стену, в тени которой можно было прислониться и перевести дух. Прогулка оказалась бесполезной: даже здесь, где обычно кипела жизнь и предавались бесконечным спорам юные еврейские школяры, шумели дети, высовывались из окон женщины, переговаривавшиеся на своем таинственном языке, даже здесь все скрылось в благословенной полутьме комнат с занавешенными окнами. На глаза художнику попался только один сюжет - старый нищий, который обходил округу, выставляя напоказ свои лохмотья, собирая монетки у каждой двери и проделывая все это со старательностью, контрастировавшей с его благочестивым и смиренным лицом. Рембрандт стал набрасывать нищего, но лишь для того, чтобы заглушить в себе страх, вызванный в нем внезапной тошнотой, выступившим на лбу потом и болью в затылке. Одно из двух - либо он действительно болен, либо боязнь заболеть сама по себе болезнь.
«Уж если я болен, мне надо зайти в какой-нибудь дом, - подумал он. - Глотну воды, посижу минутку на стуле в прохладной темноте и опять стану самим собой». Но эта мысль лишь породила другую, усугубившую его страх: здесь больше не было никого, к кому он мог бы прибегнуть в трудную минуту. Супруги Ладзара уже много лет как переехали в Роттердам, любезные Пи-неро с промежутком в несколько месяцев сошли друг за другом в могилу, грустного доктора Бонуса и учтивого раввина Манассии бен Израиля тоже не было больше в живых, а где находятся дома раввинов и купцов, когда-то написанных им, Рембрандт не знал: все они позировали художнику в его мастерской.
Пройти ему удалось всего десять-двенадцать шагов, а затем он остановился перед большим домом из желтоватого камня и опустился на нижнюю ступеньку крыльца, которое вело к внушительной двери. «Я чувствую холод камня сквозь ткань штанов, я вижу, значит, я жив. Вечером, вернувшись домой, я вместе с Артом, Корнелией и Ребеккой посмеюсь над случившимся», - сказал он себе, вынул из кармана сангину и вновь принялся за набросок, изображавший нищего, но тут из соседнего дома вышел человек, направился к нему и остановился у крыльца.
Незнакомец посмотрел большими проницательными глазами сначала на художника, потом на рисунок. Это был красивый сорокалетний мужчина, худощавый и смуглый, с орлиным носом и копной вьющихся темно-рыжих волос.
- Я вижу, вы рисуете нашего друга - вечного нищего, - сказал он на хорошем голландском языке, который звучал в его устах тем более непринужденно, что говоривший явно был из португальских евреев. - И, надо сказать, вам удалось передать его ханжество, да еще всего несколькими линиями!
Незнакомец взял рисунок и, держа его в вытянутой руке, как делают люди дальнозоркие, добавил:
- Право, замечательный рисунок! Я редко видел что-либо подобное. Могу я узнать ваше имя?
- Рембрандт ван Рейн.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
стр 15 »
стр 16 »
стр 17 »
стр 18 »
стр 19 »
стр 20 »
стр 21 »
стр 22 »
стр 23 »
стр 24 »
стр 25 »
стр 26 »
|