Портрет Хендрикье Стоффельс, 1659
|
|
Портрет сына Титуса, 1657
|
|
|
Автопортрет с Саскией на коленях, 1635
|
|
|
|
Портрет Яна Сикса, 1654
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 20
С этого дня Рембрандт уже не мог смотреть на Титуса лишь как на равнодушного и холодного критика и торговца картинами. Он видел его таким, каким мальчик был на самом деле или по крайней мере представился ему в гостиной госпожи де Барриос - растерянным, измученным, обездоленным; но этот новый образ не помог ему привнести жалость и любовь в отношения с сыном. Натянутая фраза молодого человека: «В субботу я венчаюсь. Надеюсь, ты придешь?» - привела художника в такое раздражение, что он почувствовал, как на лице его запылали от гнева багровые пятна, и только крайним усилием воли он заставил себя выдавить с карикатурной сердечностью:
- Разумеется. Как же иначе?
За последние двадцать лет художник отнюдь не привел себя в тот вид, какой желателен для свадебного гостя: одежда его износилась, плохо сидела на нем, и он не лучше, чем раньше, представлял себе, как надо держаться во время обряда и что говорить теще и невесте Титуса. Корнелия была здесь плохой помощницей: как только она узнала, что день свадьбы уже назначен, вся ее долго сдерживаемая воинственность вырвалась наружу, и девушка отказалась даже от денег на новое платье, которое ей следовало бы сшить к торжественному случаю.
- Нет уж, я пойду в своем голубом, - отрезала она. - Сойдет и такое. А что подумают ван Лоо, мне все равно.
Во время церемонии и длинного скучного ужина, последовавшего за ней, Рембрандт ухитрился выглядеть радостным и предупредительным. Только раз, у входа в церковь, где новобрачные здоровались с гостями, он утратил власть над своим лицом, и произошло это в ту минуту, когда Титус, подойдя к даме деревянного вида в чепце с лентами, обнял ее и сказал:
- Ну вот, матушка, теперь я в самом деле имею право называть вас так.
Рембрандт подумал тогда о той, кто в муках родила этого мальчика и, зная, что смерть уже нависла над ней, протянула его мужу, как свой дар и свой шедевр; вспомнил он и о той, кто растила Титуса с большей гордостью и любовью, чем собственного ребенка, и ему показалось, что сердце у него вот-вот разорвется.
Как легкомыслен, неверен, забывчив его сын! Эта мысль грызла художника еще долгие недели. «Ну вот, матушка, теперь я в самом деле имею право называть вас так»... Что ж, в свое время мальчику надоест и эта старуха. Он будет нетерпеливо вздыхать, слишком часто заставая ее за своим столом, и злиться, когда зимними вечерами маленькая Магдалена начнет тащить его в гости к старенькой маме, которая ничего от них не требует - ей нужно только, чтобы они изредка заходили к ней посидеть да выпить чашку чая... В дом на Розенграхт Титус Магдалену никогда не тащил. Если он приходил туда, обычно днем, то лишь для того, чтобы вручить деньги за гравюры, представить нового заказчика, желающего получить свой портрет, да сказать отцу, без всякой, впрочем, задней мысли, что остатка материнского наследства, который он получит по завещанию, им с Магдаленой вполне хватит на покупку мебели для маленькой гостиной.
Тем не менее, несмотря на всю неуклюжесть попыток Рембрандта примириться с сыном, они не остались совсем уж бесплодными. В одно воскресное утро, когда обитатели дома на Розенграхт сидели за завтраком, старая Ребекка подала Рембрандту письмо - его сунули под дверь вчера вечером, когда все уже легли спать. Письмо было от Титуса, и притом такое длинное и сердечное, что Рембрандт невольно призадумался, в самом ли деле молодой человек взялся за перо только потому, что счел письмо самой любезной формой обращения: быть может, он чувствует к отцу нечто большее, чем ему удается выразить, когда они встречаются лицом к лицу. Письмо, которое Титус не поленился пронести через весь город в час, когда, как он отлично знал, двери отцовского дома были уже заперты, касалось весьма важного обстоятельства. Мальчик сообщал, что Козимо Медичи приехал в Амстердам покупать картины, что он, Титус, убедил картографа Бло, который водит герцога по городу, направить его высочество в мастерскую Рембрандта и что крупнейший итальянский коллекционер будет там, вероятнее всего, в понедельник в два часа пополудни. Кроме того, Титус писал - эту часть письма Рембрандт перечитал трижды, - что охотно придет пораньше, пообедает с отцом и сестрой и поможет выставить те картины, которые отец сочтет нужным показать высокому гостю.
Однако мятежная половина семьи художника взглянула на такое простое дело, как совместная трапеза отца и сына, не более снисходительно, чем на свадьбу последнего. Корнелия наотрез отказалась что-нибудь изменить в их обычном скромном меню и сесть за стол втроем - отец, брат и она. Рембрандт и сам понимал, что это немыслимо: Арт и Ребекка всегда ели с ним за одним столом, и у него язык бы не повернулся отослать их есть на кухню, словно слуг в аристократическом доме.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
стр 15 »
стр 16 »
стр 17 »
стр 18 »
стр 19 »
стр 20 »
стр 21 »
стр 22 »
стр 23 »
стр 24 »
стр 25 »
стр 26 »
|