Еврейская невеста, 1665
|
|
Семейный портрет, 1666-68
|
|
Пир царя Валтасара, 1635
|
|
|
Давид и Урия, 1665
|
|
|
|
Христос в Эммаусе, 1648
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 1
- Рад, что вы так считаете, - снисходительно отозвался его бывший ученик. - По-моему, это вполне естественно - перемена места кого хочешь подстегнет.
И Ливенс до того обнаглел, что многозначительно взглянул на Рембрандта, который не удержался и громко вздохнул.
- Большинство молодежи в Амстердаме держится того мнения, что два года учения у одного и того же мастера - это уже предел, - продолжал Ян. - Третий год чаще всего пустая трата времени. Я хочу сказать, что тот, кто может чему-то научиться, обыкновенно успевает это сделать за первые два года.
- Я бы сказал, что это зависит не только от способностей учителя, но и от дарования ученика, - сказал ван Сваненбюрх, и лоб его побагровел до самых кончиков волос, тщательно расчесанных на пробор. - Три года - обычный срок, установленный гильдией Святого Луки и, как мне кажется, устраивающий всех. Разумеется, те, кто, как я, давно посвятил себя преподаванию, постепенно привыкают к ужасной ennui, - он явно употребил это слово не для того, чтобы щегольнуть образованностью, а в насмешку над манерностью офранцуженных молодых щеголей - к ужасной ennui, которая овладевает кое-кем из наших учеников к этому невыносимому для них третьему году. Думаю, что истинная природа этой скуки ведома нам больше, чем тому, кто страдает от нее. Частично она объясняется леностью и нежеланием совершенствовать свое мастерство, частично же - отсутствием публики: к концу второго года учитель уже поражен, - если, конечно, есть чему поражаться, - а новые зрители, которые бы теснились вокруг картины и кричали столь желанное «ура!», все еще не появились.
Хармен Герритс, относивший подсвечник обратно на камин, провел кончиком языка по нижней губе, силясь скрыть улыбку.
- Вы совершенно правы, господин ван Сваненбюрх, - сказал он, и оба старика, возраст которых естественно противопоставлял их молодежи с ее нелепой самонадеянностью, обменялись заговорщическим взглядом, после чего учитель, утомленный своим блистательным выпадом, опять опустился на кожаный стул, предоставив женщинам заполнить паузу пустой болтовней о пуговицах и бантах.
- Мать, - окликнул Рембрандт, - господина ван Сваненбюрха нельзя задерживать слишком долго - у него завтра уроки.
- Конечно, конечно, - спохватилась она. - Но сперва он должен отведать нашей закуски. Дети сейчас подадут.
Напыщенность фразы не смягчила даже того, что произнесена она была неуверенным голосом.
- У нас тут всего-навсего пиво и селедка, - вспыхнув, поправил Рембрандт. - Сиди, Лисбет, я сам.
Огонь в кухне уже погас, и при свете свечи, которую он захватил с собой, очаг казался черной зияющей пастью. Стол, уставленный хлебницей, селедочным салатом и миской груш, тоже утратил прежнюю привлекательность. Еда - это всего лишь еда, и деспотичность родительской любви отчасти проявлялась именно в том, что пища неизменно превращалась у них в доме в некое подобие семейного причастия, в вечное напоминание о любящем сердце, подумавшем о ней, и морщинистых руках, приготовивших ее. Семья тысячью нитей привязывала его к себе; стремиться в Амстердам значило греховно посягать на ее благополучие.
Юноша со злостью поставил еду и воскресные оловянные тарелки на большой поднос. За пивом и кружками пусть сходят другие - Ян либо Лисбет: он не ломовая лошадь, ему все не унести. Под позвякиванье тарелок Рембрандт прошел через прихожую и, очутившись в ярко освещенной гостиной, мгновенно почувствовал - и от этой догадки движение, которым он опустил на стол свою ношу, получилось скованным и неуклюжим, - что господин ван Сваненбюрх первый, раньше, чем отец и мать, проник в его тайный замысел. Учитель оттого весь и обмяк на высоком стуле, а тонкие руки его безвольно повисли вдоль длинных, как спицы, бедер, что он понял - его любимый ученик задумал сбежать. И все время, пока юноша помогал отцу расставлять тарелки, за ним с неразделенной нежностью и сожалением следили добрые карие глаза ван Сваненбюрха, в которых читался не упрек, а только удрученность. Лишь когда Ливенс и Лисбет принесли из кухни пиво, мастер встал и, как простой крестьянин, пальцами взял с блюда кусок селедки с каперсами.
- Простите, что я не дождался вилки, госпожа ван Рейн, но уж очень ваш салат аппетитно выглядит, - сказал он.
Когда все расселись вокруг стола и налегли на угощение, ван Сваненбюрх уже настолько овладел собой, что заговорил с изменившим ему учеником о других столичных мастерах: Николасе Элиасе, Клаасе Муйарте, Томасе де Кейзере, Адриане ван Ньюланде.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
стр 15 »
стр 16 »
стр 17 »
стр 18 »
стр 19 »
стр 20 »
стр 21 »
|