Еврейская невеста, 1665
Семейный портрет, 1666-68
Пир царя Валтасара, 1635

	Давид и Урия, 1665
	Христос в Эммаусе, 1648

Внезапно Хармен вздрогнул - внизу раздались долгожданные звуки: грохот засова, затем, с небольшим промежутком, грохот второго засова, щелчок оконной задвижки, шарканье ног по полу. Потом опять тишина и негромкий, но отчетливый свист. Мальчишка насвистывает хорал, не понимая даже, что тишина и мрак, царящие в доме, - прямой упрек ему. Проболтался где-то пятнадцать часов, не попросил прощения и все равно ведет себя вызывающе: ни тени раскаяния, ни намека на то, что он сожалеет о своем проступке. Но нет, подави гнев, поставь лампу на подоконник рядом с грудой медных досок - он не должен видеть, как дрожит свет в нетвердой руке. Опусти руки и тихо слушай приближающийся свист. Вот сын поднялся по первому маршу лестницы, минул площадку, всходит по второму маршу... На половине его свист умолк - мальчик, наверно, заметил свет. Он уже стоит на пороге. Рыжеватая копна волос растрепана, лицо бледное, только на щеках алеют укусы морского ветра - Рембрандт долго шел берегом. Он явно поражен и растерян: он думал, здесь в ожидании его будет стоять утешительница-мать, а не судья-отец. Руки его высовываются из смятых манжет - как бы обороняясь, он делает слабый жест.
- Прости, отец. Я знал, ты не спишь. Я хочу сказать, что был не прав.
- Не надо больше об этом.
Как отчаянно колотится сердце, сводя на нет всю радость, которую могла бы доставить Хармену эта сбивчивая просьба о прощении!
- Я даже не замечал, что уже поздно, пока не услышал звон...
Сердце бьется так неистово, что его удары мешают видеть: мельник даже зажмурился, чтобы отогнать красноватый туман, застилающий глаза. А когда он снова открыл Их, его охватило внезапное головокружение, комната "оплыла перед ним, то вздымаясь, то проваливаясь, и ему пришлось схватиться за подоконник, чтобы удержаться на ногах.
- Отец! Что с тобой, отец?
В этом настойчивом вопросе прозвучала такая тревога, что закачавшиеся стены встали на место. Хармен еще раз моргнул, увидел перед собой открытое молодое лицо и прочел во взгляде Рембрандта такой ужас и такую нежность, что сразу понял: это господь дает ему знать, что дни его отмерены.
- Ничего, пустяки, - ответил он, сожалея о том, что слишком рано показал сыну неизбежность предстоящей ему утраты, было бы лучше, если бы мальчик не знал об этом до последней минуты.
- Немножко давит вот здесь. Наверно, желудок пошаливает. Мельник отошел от подоконника - пусть сын видит, что отец еще держится на ногах.
- На ужин были клецки, а мне после них всегда нехорошо. Да и ел я их не со спокойной душой.
- Я сейчас сбегаю вниз, чего-нибудь тебе принесу. Может, выпьешь капельку водки?
- Не дури, ничего со мной не случилось. Теперь ты вернулся, и я, пожалуй, пойду лягу.
Но не успел мельник сойти с места, как сын уже шагнул к нему, обнял за шею и, с непривычным смирением опустив свою дерзкую голову, прижался лбом к отцовской груди. Это было так неожиданно, что Хармен даже не сумел сразу ответить на жест сына и на какое-то мгновение замер, опустив руки. А затем знакомый запах и теплота молодого тела растопили весь его гнев, он охватил ладонями согнутую спину Рембрандта, и возникшая между ними близость нашла себе выход в крепком всепрощающем объятии. Но стоило им разомкнуть его, как оба смутились: прошло уже много лет, с тех пор как они в последний раз вот так же любовно прижимались друг к другу. Стараясь не смотреть на сына, чье бледное удрученное лицо была омыто слезами, Хармен повернулся к святому Варфоломею, едва различимому в полутьме.
- Я тут все смотрел на картину и думал об этих деньгах, - сказал он, возвращаясь к окну за лампой. - Придется кое-что придумать...
Мельник направился к двери, задержался на пороге, чтобы перевести дух, и закончил:
- ...но я надеюсь, что выкручусь и ты сможешь поехать в Амстердам.  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »