Софониба принимает чашу с ядом, 1634
Мужчина со шляпой, 1635

	Даная, 1647
	Даная, деталь

У Рембрандта вырвался вздох облегчения, и мир мгновенно обрел в его глазах былую яркость. Гостиная, окрашенная за секунду до этого в болезненные желтоватые тона, озарилась неземным ослепительным светом. Саския потребовала, чтобы зажгли сразу полдюжины свечей - вероятно, она решила доказать мужу, что отменять вечер не стоит. Свечи заливали своим сиянием тщательно прибранную красивую комнату, и Рембрандт сам не понимал, почему утром ему показалось, что здесь грязно и неряшливо.
- Но отчего же появилась кровь, доктор? - спросила Саския.
- По ряду причин, милочка. Кровь необязательно служит признаком воспаления легких или их слабости. Она могла, например, пойти из горла. Вы сильно кашляли?
- Да, сильно. И еще я кричала - мы с Рембрандтом поссорились, и я накричала на него, - со смехом призналась она и виновато склонила голову.
- Вот и слава богу! Это научит вас быть послушной женой, - подхватил Тюльп, проводя рукой по ее кудрям, растрепанным и залитым светом. - Впрочем, полежать несколько дней в теплой постели вам тоже не повредило бы.
- Завтра - пожалуйста, а сегодня - нет! - воскликнула она. - Не беспокойтесь - я буду в тепле. Вы сами усадите меня в кресло у камина и закутаете, а я даже не шевельнусь. Сегодня у нас весь день прошел печально, а теперь причин печалиться больше нет и мне ужасно хочется повеселиться.
- В добрый час! Я разрешаю, но при условии, что вы останетесь там, где мы вас усадим.
- Ты тоже не возражаешь, мой бедный медведь?
- Раз доктор считает, что это не повредит тебе, значит, не о чем и говорить, - ответил художник таким хриплым голосом, что сам испугался, и, чтобы загладить неприятное впечатление, нагнулся и поцеловал Саскию в лоб. Он был отрадно влажным, прохладным. Слава богу, жара у нее нет.
Она застегнула последние пуговицы на платье, а доктор придвинул выбранное для нее кресло поближе к камину, весело пылавшему на другом конце комнаты, и посоветовал укутать ей ноги теплым одеялом, потому что по полу тянуло холодком.
- Принеси одеяло из шкафа в спальне. Я хочу, чтобы ты поглядел, какой там теперь порядок, - попросила Саския.
Рембрандт с радостью согласился - ему хотелось побыть одному. Его жена не умирает, ее жизни не поставлен предел, если не считать обычного, неизбежного конца, которому когда-нибудь суждено прервать ее дни. «Порази меня бог немотой, если я хоть раз еще повышу на нее голос», - подумал он, потому что даже про себя не посмел сказать: «Пусть бог поразит меня слепотой или парализует мою правую руку!» Он приметил все, за что можно было похвалить Саскию, - натертый пол, аккуратную стопку наволочек, затем перебросил одеяло через руку, остановился посредине комнаты и огляделся. Лучше все-таки убрать то, что он набросал сам: куртка до сих пор валяется на стуле, а шарф на полу. Когда он поднимал куртку, в кармане что-то захрустело - он совсем забыл о своих набросках, замечательных набросках. Воспоминание о них исполнило его новой радостью, и ему захотелось тут же убедиться, в самом ли деле они так хороши, как казалось ему на мосту. Нет, решил он, терять время и разглядывать их сейчас было бы слишком эгоистичным удовольствием, которое омрачит его примирение с женой, поэтому он положил сложенные листы бумаги поверх одеяла и вернулся в гостиную. Как приятно было укутывать ноги веселой надушенной Саскии, драпируя их замысловатыми складками одеяла!
- Ты замечательно прибралась в шкафу! - сказал он, заправляя свободный конец одеяла в промежуток между ее послушными бедрами и жесткой спинкой кресла. - Наволочки сложены так, что не придерешься, а пол натерт как зеркало - хоть смотрись.
- Но что будет с салатом? Вы же не разрешаете мне вставать...
- Не беда. Один раз можно обойтись просто рыбой.
- Верно. В конце концов, гости приходят к нам не ужинать, а провести с тобой время.
- Не со мной, а с тобой, - поправил Рембрандт, поцеловал ее в щеку и понес свои рисунки на стол: там есть где их разложить, да и свечи уже зажжены.
Тюльп немедленно присоединился к нему и поднял такой шум насчет набросков, что казалось, это говорит не добрый доктор, а его превосходительство Константейн Хейгенс. Нагое дерево, мальчик, надевающий коньки, даже одинокая чайка на уголке листа - обо всем он отозвался с востороженной похвалой. Сперва Рембрандт упивался его комплиментами, но затем нашел их до обидного чрезмерными: ведь поводом для них послужили всего-навсего маленькие наброски к случайной картине. Почему Тюльп не говорил ему таких пылких слов о «Валтасаре», «Свадебном пире Самсона» или «Жертвоприношении Авраама»? Но прежде чем художнику пришлось ответить на эти огорчительные комплименты, хлопнула входная дверь и лестница затряслась под торопливыми шагами обутых в ботфорты ног.  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »