Ночной дозор, 1642
|
|
Фауст, 1652
|
|
|
Портрет синдиков цеха сукноделов, 1662
|
|
|
|
Старик, 1631
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 13
У огня стояли табурет и домашние туфли, а на табурете лежал коричневый шерстяной халат Рембрандта, отделанный спереди бобровым мехом. Художник не надевал его уже много лет и удивился, как девушка ухитрилась откопать его в хаосе кладовой, где хранились вещи. Встав У камина, Рембрандт стащил с себя сырую, липнувшую к телу одежду, подлил горячей воды из котла в медный Таз с холодной водой, также приготовленный Хендрикье, намочил полотенце, выжал его и, вздрагивая от боли и удовольствия, начал растирать свое ноющее тело влажной горячей тканью, жар которой проникал, казалось, до самых костей. Затем, обнаружив, что девушка поставила для него на камин графинчик водки и серебряный бокал, он выпил и лишь после этого взял в руки теплый пушистый халат, от вывернутых складок которого исходил целительный запах камфары.
Внизу, в маленькой гостиной, Рембрандт лишний раз убедился в деликатности Хендрикье: она не только широко распахнула дверь в комнату Гертье, но и не поставила на стол прибор для себя, а на то место, которое раньше занимала бедная Гертье, водрузила медный кубок с веточками самшита. Пока художник созерцал все это, девушка привела из кухни Титуса, который держался за завязки ее передника, делая вид, что управляет ею, как лошадкой. Хендрикье несла большую миску с ароматным раковым супом с клецками, приправленным перцем и петрушкой, и лицо ее, разгоряченное стоянием у очага, просвечивало сквозь облако пара.
- Не поужинаете ли с нами? - осведомился художник, все еще не решаясь назвать ее по имени.
- Благодарю, ваша милость, не могу: у меня на вертеле баранья вырезка - за ней надо присматривать. А вы садитесь и отведайте супа. Надеюсь, он придется вам по вкусу. Сейчас я принесу сухари.
Рембрандту пришлось по вкусу все, начиная от превосходного супа до очищенных грецких орехов и яблок, нарезанных ломтиками и выложенных красивым узором на старинном блюде из тонкого синего стекла. За спиной у него потрескивал камин, и тепло, проникая сквозь тяжелый халат, расслабляло напряженные мускулы спины и плеч. Время от времени в гостиной появлялась Хендрикье и меняла блюда; ее красивые смуглые руки казались особенно гибкими и подвижными на фоне чистой скатерти, волосы растрепались от спешки, и аромат, исходивший от нее, был таким приглушенным, что казался не ароматом, а запахом свежести, вроде того, что исходит от выстиранного белья, когда его вносят в дом с солнечной улицы.
Она принесла прямо с огня две коврижки.
- Та, что побольше, - для Титуса, - сказала она, взъерошив смуглыми пальцами огненные кудри малыша, - в Рансдорпе такого обязательно прозвали бы тощим цыпленком, и если его тонкие косточки малость обрастут мясом, это будет только хорошо - тогда она сможет сильнее любить и крепче обнимать мальчика, не боясь переломать ему ребра.
Титус засмеялся, как смеется ребенок, когда хочет, чтобы его приласкали, но Хендрикье сделала это не раньше, чем молоко было выпито, а коврижка съедена. Затем она подхватила его на руки, унесла наверх, и смех их долго доносился до Рембрандта, сидевшего за орехами и вином. Бокал его опустел, и он потянулся к графину, но его волосатая рука замерла на хрустальной пробке. Нет, не надо. Он уже выпил водки наверху, два бокала вина за едой, и после третьего ему, безусловно, будет трудно владеть собой. Но почему в собственном доме, да еще после такого дня, такого года, такой жизни он обязан вечно держать себя в руках? Мысль его сделала внезапный скачок: он вспомнил, как госпожа Тюльп советовала ему перебраться после отъезда Гертье на мансарду и спать там с учениками. «Как это было глупо!» - подумал художник. Каким смешным выглядел бы он сейчас в глазах Хендрикье Стоффельс, если бы стал перетаскивать туда свои вещи! Рембрандт рассмеялся и налил себе третий бокал вина. Вино лишь разлило по всему его телу приятное тепло, он вздохнул, закрыл глаза и впал в дремоту, которую мгновенно стряхнул с себя, услышав на лестнице легкие торопливые шаги девушки.
Когда она вошла, растрепанная после возни с Титусом, Рембрандт увидел, что девушка совершенно изменилась: большие темные глаза потеплели, рот приоткрылся в улыбке, прядь густых вьющихся волос упала на лоб.
- Минутку, ваша милость, я только приведу себя в порядок, - сказала Хендрикье, перехватив и удерживая его взгляд.
- Не надо, - ответил он, и эти слова прозвучали так, словно их произнес не он, а кто-то другой, похрабрее. - Вы мне нравитесь и такою.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
|