Ночной дозор, 1642
Фауст, 1652

	Портрет синдиков цеха сукноделов, 1662
	Старик, 1631

С тех пор как Рембрандт переехал на Розенграхт, господину бургомистру Тюльпу стало нелегко навещать старого друга: любой, кому за шестьдесят, сочтет несколько утомительной необходимость отправляться на окраину города после трудового дня и сытного ужина. Нет, такая прогулка отнюдь не была приятным развлечением: она нередко сопровождалась головокружениями и чувством слабости, ибо после нее Тюльп особенно остро сознавал, что в мире постоянно только одно - его изменчивость. Приметные постройки, памятные ему чуть ли не полвека, исчезли, уступив место странным зданиям, может быть и красивым, но казавшимся ему безобразными; дети, которых он извлекал из материнского чрева, сделались теперь молодыми мужчинами и женщинами и останавливали его, чтобы показать ему своих детей; сады превратились в мануфактуры, луга - в улицы. Даже его собственные руки казались врачу какими-то незнакомыми - пальцы его были обезображены маленькими, твердыми, как кость, белыми шишками и настолько одеревенели, что с трудом справлялись даже с пуговицами и пряжками, а доверять им ланцет и подавно было нельзя. «Невозможно дважды войти в одну и ту же реку...». Кто это сказал? Несомненно, один из греков, но кто именно - Тюльп не мог вспомнить: бывали дни, когда разум его казался таким же бессильным, как и узловатые руки.
Однако в один августовский вечер, несмотря на усталость после ужина и боль в правом колене, Тюльп проделал мучительный переход быстрее обычного и с более легким сердцем. Он нес хорошие вести: Хирургическая гильдия, которую возглавлял теперь ученый и доброжелательный доктор Дейман, решила украсить зал собраний еще одной картиной и вняла наконец доводам своего знаменитого сочлена и бывшего председателя, при каждом удобном случае без устали напоминавшего коллегам, что заказ должен достаться Рембрандту ван Рейну. Когда врач направлялся по дорожке к приличному, но уродливому дому, над подстриженной изгородью внезапно мелькнуло личико девочки: прямая черная челка, беспорядочно сбившаяся на сторону; носик, похожий на пуговку; маленький, красиво очерченный рот; сверкающие зубы; серо-голубые глаза, суженные гримаской и казавшиеся Двумя полумесяцами.
- Вы к папе? - спросила она. - Так вы его не увидите. Его нет дома. Он ушел. Он рассердился на всех - и на Титуса и на маму. Только на меня не рассердился.
- Ну что ж, тогда я поговорю с Титусом и мамой. На стук дверь открыл Титус, и в оранжевом свете заката вид у него был измученный и подавленный.
- А, это вы, господин доктор! - воскликнул он. - Какая радость!
Голос его сохранил прежнюю сердечность и любезность, хотя уже не срывался на высоких нотах, потому что давно установился и стал приятным баритоном.
- Корнелия уже сообщила мне, что вашего отца нет дома.
Врач сказал это с грустью: он, конечно, не рассчитывал, что принесенная им весть встретит такой же прием, как когда-то в лавке Хендрика Эйленбюрха, но знать, что она не встретит вообще никакого приема, все равно было грустно.
- Да, к сожалению, его нет. Но он скоро вернется. Может быть, все-таки зайдете? Я сбегаю на кухню и предупрежу Хендрикье, что вы пришли.
В передней комнате свет еще не горел. Доктор опустился на один из двух прочных жестких стульев и, воспользовавшись тем, что его на минуту оставили в одиночестве, растер свое проклятое колено. Что там ни говори, приятно было думать, как украсят эту комнату девятьсот флоринов, которые поступят от Хирургической гильдии: можно будет купить занавеси на большие окна, построить на месте мрачного очага камин, обить стулья кожей, а у самой пустой стены, нарушив ее холодную монотонность, поставить буфет. Так ли уж, впрочем, пуста была эта стена, на которой, как заметил доктор, все-таки висело что-то очень маленькое и оправленное в хорошую рамку из тикового или черного дерева? Горизонтали и вертикали, корабли... А, Геркулес Сегерс! Но как раз в эту минуту вернулся Титус с зажженной лампой, и врач подавил в себе желание подойти и посмотреть на работу Сегерса, потому что молодой человек нарочито пренебрежительно прошел мимо рисунка и поставил лампу на самый дальний подоконник, чтобы свет, еще слабый в оранжевых сумерках, вовсе не попадал на стену. Затем он сел на второй, свободный стул напротив доктора и с принужденной беззаботностью принялся болтать о всяких пустяках. Доктор подавал соответствующие реплики, кивал головой, а сам незаметно наблюдал за собеседником. Здоров ли Титус? Почему у него красные пятна на скулах? Что это - лихорадка или следы вытертых слез? И не слишком ли у него впалая грудь под вполне приличной полотняной рубашкой?  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »