Ночной дозор, 1642
|
|
Фауст, 1652
|
|
|
Портрет синдиков цеха сукноделов, 1662
|
|
|
|
Старик, 1631
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 17
Они составили заговор, правда, с благой целью - чтобы спасти себя и малышку от старика, а старика - от самого себя, и они были уверены, что Тюльп, человек справедливый и предусмотрительный, добровольно войдет третьим в их тайный сговор. Но Хендрикье было немногим больше тридцати, мальчику меньше двадцати, и ни один из них не понимал, как мучительно трудно будет другому старику с узловатыми пальцами, больным коленом и сердцем, которое все еще любит здания, ныне уже снесенные, и луга, ныне уже застроенные, взять их сторону против раздавленного, полузабытого, безвременно одряхлевшего друга.
В напряженной тишине прозвучал спокойный, рассудительный голос Хендрикье:
- Если бы удалось как-нибудь устроить так, чтобы мы с Титусом создали нечто вроде товарищества по продаже работ Рембрандта, ему больше не пришлось бы иметь дело с кредиторами. Он мог бы беспрепятственно учить и писать, а он постоянно твердит, что только об этом и мечтает.
Товарищество?.. Вот, значит, до чего дошло! Пока художник предавался мечтам у мольберта или пил в какой-нибудь таверне поблизости, куда он, вероятно, ушел и сегодня, они без помощи адвоката давно все обдумали: они добиваются права распоряжаться не только его созданиями, но и его кошельком. Тюльп почувствовал, что он не в силах сейчас смотреть на них, и устремил подавленный взгляд в прохладную далекую синеву, сгущавшуюся за окном.
- Кроме того, это поможет Титусу устроиться в жизни - у него будет от чего оттолкнуться. А Титусу, видит бог, это необходимо.
Врач нехотя кивнул - здесь Хендрикье, безусловно, была права: до сих пор мальчику доставались только крохи с праздничного стола. Вкусы его и манеры соответствовали такому образу жизни, который был ему не по средствам, а большая часть его наследства была растрачена по мелочам. Никто не позаботился обучить его ремеслу, у него действительно ничего не было за душой, кроме остроумия, обаяния и аристократизма, за которые, увы, не платят, и он имел полное право потребовать, чтобы ему предоставили по крайней мере возможность найти применение этим своим достоинствам. Что же он вообще будет делать в жизни, если не дать ему вести дела отца? И все-таки... Каково будет Рембрандту, если мальчишка, пусть даже остроумно и любезно, начнет осведомляться, куда делись двадцать пять флоринов, истраченных на Геркулеса Сегерса, или десять, истраченных на подарок к чьему-то дню рождения, или два, промотанных в таверне в один из тех вечеров, когда настоящее представляется бессмысленным, прошлое - туманным и подлинно реальной кажется лишь неизбежно зияющая впереди могила?
Хендрикье заметила, что доктор кивнул головой, и не преминула воспользоваться случаем: глаза ее широко раскрылись, лицо напряглось.
- Право, доктор, - сказала она, - насколько я понимаю, другого выхода нет. Если мы не сделаем этого, и притом в самое ближайшее время, нас опять выбросят из дому и мы угодим на какую-нибудь грязную мансарду, а что это такое, понимает лишь тот, кто сам испытал это.
- Но требовать, чтобы человек отказался от права распоряжаться собственными деньгами...
- Поверьте, доктор, затея эта нравится нам обоим не больше, чем вам, - вмешался Титус. - Никто ведь не знает, как воспримет это отец.
«Да, - думал доктор, - никто не знает. Он способен взреветь, как раненый лев, и вышибить своим ревом мозги из вас обоих». И эта злорадная мысль доставила ему такое удовольствие, что он с трудом подавил улыбку.
- Титус огорчен этим еще больше, чем я, - добавила Хендрикье. - Насколько я понимаю, это либо устроит Рембрандта и он поведет себя так же, как вел в деле с наймом нового дома, либо просто устранится от всего, как было в дни банкротства.
Устранится от всего, как было в дни банкротства... А ведь у этой дочери сержанта из Рансдорпа неплохая голова на плечах! Тюльп никогда не ожидал, что она так понимает Рембрандта: она угадала, что его стремление как можно глубже увязнуть в болоте нищеты и позора - это вызов. Да, ее расчет правилен - она хорошо знает мужа.
- И тем не менее, - добавил Титус, нервно покручивая ниточку, свисающую с обтрепанной манжеты, - мне хочется, чтоб все это поскорее осталось позади.
- Мне тоже, - согласилась Хендрикье. - Мы не можем дольше тянуть с решением: девятьсот флоринов - слишком большие деньги. На прошлой неделе один из старых кредиторов, пронюхав, сколько Рембрандт просадил на рисунок, явился сюда требовать уплаты по счету, и вы представляете себе, как трудно было убедить его, что у нас ни гроша в кармане. А ведь как только разнесется слух о новом групповом портрете, сбегутся и остальные.
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
стр 14 »
|