Еврейская невеста, 1665
|
|
Семейный портрет, 1666-68
|
|
Пир царя Валтасара, 1635
|
|
|
Давид и Урия, 1665
|
|
|
|
Христос в Эммаусе, 1648
|
Гледис Шмитт. "Рембрандт". Роман-биография. Часть 3
Сегерс из тех, кто не умеет устраиваться. Он отстал от моды и выброшен на свалку... Но зачем это я докучаю вам такими мрачными разговорами? Ступайте-ка повеселитесь с девушками, а я пойду полюбезничаю с хозяйкой - Луиза ван Хорн не простит мне невнимания к ней.
Это был откровенный, хотя и любезный намек на то, что разговор окончен, и Рембрандт отошел к камину в полном убеждении, что надоел своему прославленному собеседнику, и тот, как ребенка, отослал его играть с другими детьми. Но зато он теперь отчетливо понимал, чего ему хочется. Разговор с хирургом был лишь случайным эпизодом, на время отвлекшим его от единственно смелой и достойной линии поведения. Сейчас он выйдет обратно в переднюю, но на этот раз и не подумает стоять там, прислонившись к канделябру, как девица, охваченная любовным томлением. Алларт до известной степени пренебрег своими обязанностями хозяина, проторчав весь вечер в маленьком кабинете, вместо того чтобы развлекать гостей; значит, Алларт будет не вправе упрекнуть его, если и он, Рембрандт, пренебрежет условностями и без стеснения войдет туда, а затем попросит друга представить его собравшимся там великим людям.
Конечно, ему следовало бы сначала перемолвиться с Аллартом наедине, но это оказалось невозможным: пятеро собеседников, заполнивших всю маленькую комнатку, были, как и прежде, поглощены оживленным разговором. И в ту минуту, когда Рембрандт несмело остановился на пороге, он уже понял, что крайне неудачно выбрал время для утверждения своих дружеских прав. Алларт, видимо, только что высказал нечто такое, против чего немедленно восстал тощий и желчный художник фон Зандрарт. Сейчас он основательно распекал юношу, а маленькая старая дама с полунасмешливой, полузлорадной улыбкой наслаждалась зрелищем.
- С законами логики, - говорил господин фон Зандрарт, - должны считаться все, даже те, кто приходит к выводу не путем рассуждения, а путем догадки. Логика обуздывает интуицию, умеряет ее, очищает и не дает ей, - он коротко и сухо рассмеялся, - опуститься до уровня обыкновенной глупости.
- Совершенно верно... Простите, но я должен прервать вас. Входи, Рембрандт. Разрешите представить вам моею доброго друга и соученика Рембрандта ван Рейна.
Но Рембрандт не вошел: он увидел, как на него с оскорбительным изумлением уставились глаза учителя, эти холодные треугольники между обвисшими веками и жирными щеками. Они как бы спрашивали: что он возомнил о себе? Как он осмелился?
Алларт встал с табурета и, разом утратив обычное свое изящество, неловко совершил неизбежный обряд представления.
- Госпожа Амалия ван Хофт.
«Почему она все время усмехается? В детство уже впала, что ли?»
- Господин фон Зандрарт, наш знаменитый гость из Германии.
«Какой холодный, до тошноты холодный взгляд!»
- Иост ван Фондель, величайший из наших поэтов. «Этот по крайней мере не чужд сострадания, какого-то намека на благожелательность: снисходительно кивает круглой головой и отводит добрые карие глаза, стараясь не замечать растерянности представляемого».
- Наш учитель... Господи, как я глуп! С учителем-то уж ты знаком. Входи же.
- Нет, благодарю. Я искал Яна Ливенса.
- Ливенс в зале - слушает музыку. Я совсем забыл, что мое место там. - Алларт, явно снедаемый угрызениями совести, невольно коснулся рукой медальона на груди. - Сейчас я приду. Если увидишь мою мать, скажи ей это. Да не вздумай уходить - после ужина опять будут танцы.
- Простите, что помешал. Доброй ночи, господа! Доброй ночи, учитель! Мадам... - кажется он правильно сделал, выбрав французское слово: оно и утонченное и холодное. - Доброй ночи, мадам.
«Вот что значит слишком возомнить о себе», - думал Рембрандт, снова направляясь в зал, с ненавистью глядя на веерообразный лавр и канделябр, отождествившиеся теперь для него с лживыми обещаниями хозяев дома. Зал - вот единственное место, где он может скрыть от всех свое пылающее лицо. Задыхаясь, как пловец, выходящий из холодной воды, юноша лихорадочно обдумывал, как ему поступить. Ему хотелось повернуться и уйти на улицу, подставить лицо ветру, дать выход гневу, кипящему в груди, и слезам, жалящим глаза. Но это было бы трусостью и, кроме того, лишь усугубило бы его опалу.
Сегодня ночью под скошенным потолком мансарды господина Ластмана - господи, до чего он ее ненавидит!- его сожители примутся хвастать своими успехами: Халдинген и Ливенс будут описывать девушек, с которыми они танцевали; Ларсен - принимать поздравления по поводу его песен под лютню; маленький Хесселс - восторгаться вкусным угощением и новыми знакомствами. А он?
читать далее »
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
стр 7 »
стр 8 »
стр 9 »
стр 10 »
стр 11 »
стр 12 »
стр 13 »
|