Еврейская невеста, 1665
Семейный портрет, 1666-68
Пир царя Валтасара, 1635

	Давид и Урия, 1665
	Христос в Эммаусе, 1648

- Нет, нет, я ничего такого не имел в виду. Просто у меня сложилось впечатление, что ты чем-то неудовлетворен, - произнес Ластман и сразу же пожалел о последних словах. С какой ему стати беспокоиться о том, удовлетворен или нет этот сын мельника из Лейдена?
- Вероятно, удовлетворить меня труднее, чем многих. Но если даже я не удовлетворен, то не по вашей вине.
Ластман опять заставил себя сдержаться: в словах ван Рейна звучит такое великодушие, от которого взбеситься можно.
- Я думал, тебе хочется поговорить со мной, Рембрандт.
- Честно говоря - да, учитель. Мне хотелось спросить, на что я могу надеяться, есть ли у меня талант и велик ли он?
Но ведь любой, кто задает подобный вопрос, просто глуп, да, глуп и надоедлив, как женщина, которая спрашивает: «Почему ты не любишь меня?» Ластман прошелся по комнате, встал спиной к ученику и лицом к огню; молодой человек последовал за ним и встал по другую сторону камина.
- Я не хочу, чтобы вы льстили мне, - сказал он, приглушая голос. - Я хочу слышать правду.
- Но ты же не пробыл у меня и полугода. Не слишком ли рано требовать от меня ответа?
- Не знаю. - Желтые отсветы пламени, которые озаряли напрягшееся лицо Рембрандта, придавали его чертам печальную суровость. - Я хочу сказать вот что: если бы я был очень плохим художником или, напротив, очень хорошим, вы распознали бы это чуть ли не с самого начала, не так ли?
- Ну а если ты ни то, ни другое, а, как большинство из нас, нечто среднее между тем и другим?
- Вот это единственное, чем я не могу быть, учитель. Я не могу быть средним.
- Как это понимать?
- То, что я хочу и пытаюсь сделать, настолько выходит за рамки обычного, что я либо велик, либо смешон. Либо я новый Микеланджело, либо осел. Середины быть не может.
Новый Микеланджело? Ластман попытался придать лицу бесстрастное выражение, но это ему не удалось: насмешка - вот единственный ответ на столь нелепые притязания.
- Я никогда не считал тебя ни первым, ни вторым, - усмехнулся он. - Но если ты настаиваешь, скажу тебе откровенно: ты - осел.
- Так я и думал.
Рембрандт стоял неподвижно, и все в нем - каменное лицо, немигающие глаза - дышало неколебимым достоинством.
- А если ты сам так думал, то зачем спрашивал меня?
- Затем, что должен был не думать, а знать. Без этого я не мог решить - уйти мне или оставаться.
Ластман почувствовал раздражение: он, его учитель, сам должен был при первом же удобном случае выбросить самонадеянного мальчишку из мастерской, а не оставлять за ним право выбора.
- И ты уже нашел другого учителя, который согласен поощрять твое ничем не оправданное самомнение?
- Нет. Я знаю одно - работать здесь я больше не в силах. Я многому научился у вас и мог бы научиться еще большему, но здесь я не останусь: я не стану открывать душу тому, кто не верит в мой талант.
- Долгонько же тебе придется искать мастера, который отвечал бы твоим требованиям!
- А я и не буду искать другого учителя. Я вернусь в Лейден и начну работать сам.
- Ливенс тоже поедет с тобой?
- Думаю, что да.
Ластман вздохнул и почувствовал, что злость его проходит. Почему он так расстроился? Что, собственно, он теряет? Оба недовольных ученика уедут одновременно, и долгая зима пройдет спокойно.
- В таком случае, желаю удачи, хоть и считаю ваше решение неблагоразумным, - сказал он. - Раз уж мы едем, сборы не будут долгими. Позвольте поэтому сказать вам до свиданья, учитель: потом я, вероятно, уже не успею это сделать. - И, ясно давая понять, что он не намерен докучать хозяину долгим прощанием, Рембрандт направился к двери в обход стола с едва початым угощением. - Не думайте, что я неблагодарен или не понимаю, сколь многому я научился у вас. Но уехать мне просто необходимо: я должен во всем разобраться сам. А вы о моем уходе не пожалеете - я же знаю, что был для вас лишь обузой.
Учитель растерялся. Почему он не в силах найти учтивые слова, которые сгладили бы неловкость этой минуты? Почему, несмотря на все свое прославленное изящество и непринужденность, он безмолвно стоит у камина? И как только за его бывшим учеником, первым, который сам ушел от него, закрылась дверь, Ластмана охватила сводящая с ума смесь веселья и гнева, чувства облегчения и досады. Он еще долго стоял, впитывая в себя целительный жар огня, прежде чем смог сойти с места, а когда наконец ему это удалось, он подошел к окну и сердито задернул занавесями свинцовые переплеты рам. Лучше уж сидеть в темноте, чем смотреть на эти снежные вихри.  читать далее »

Рекомендуемые сайты от Рембрандта:

• 

Гледис Шмитт. "Рембрандт". Исследование жизни и творчества Рембрандта » предисловие »