Георгий Дмитриевич Гулиа. Рембрандт

- Что вы сказали?
- Ничего.
- Нет, вы что-то сказали,- пристала она.
- Красивое имя, говорю. Вам далеко шагать?
- Мне? - Маргарета удивилась.- Я же не солдат, чтобы шагать.- И хихикнула.
- Вам не идет хихиканье,- сказал он резко.
Она надула губки. И они пошли молча. Он остерегался смотреть в ее сторону.
- Я живу в этом доме. Отдайте корзину. Он молча повиновался.
- Спасибо!
Он почему-то засопел. Как бычок.
- Я часто гляжу на улицу. Вон из того окошка в первом этаже.- Она не торопилась домой.
- Которое занавешено? - выдавил он из себя.
- Когда я дома - занавеска раздвинута. Она из двух половинок. А вы бываете на этой улице?
- Буду бывать,- сказал он чужим голосом.
- До свидания, господин Рембрандт. Это ваша фамилия?
- Нет, имя.
Она была бесстрашная. Говорила с ним свободно и даже вызывающе.
Он резко повернулся и ушел. Чуть не побежал.

Рембрандт не удержался: рассказал об этой встрече Ливенс. Признался, что по сравнению с ней выглядел настоящим чурбаном.
- Это неважно, - заметил Ливенс.
- Как так?
- А так. Она наверняка служанка. Избалованная мужчинами.
- Как это - избалованная мужчинами? - хмуро спросил Рембрандт.
- А так. Разве ты не знаешь их?
- Кого это?
- Женщин.
- А зачем? Ливенс расхохотался.
- Славный ты парень, Рембрандт. Может, сходишь со мной в один дом. У тебя найдется пять флоринов?
- Зачем?
- Затем! Всего пять.
- Пять? - Рембрандт проглотил язык.
- Да ты, брат, совсем наивный. Держись возле меня - не прогадаешь.
Они расстались. Он так ничего толком и не понял.

Дома его ожидала печальная новость: Геррит споткнулся на крутой лестнице, свалился, как мешок, и поломал руки и ноги. Чуть не рассыпался совсем. Это сообщил Адриан.
Мать и Лисбет тихо плакали. Отец с доктором был наверху.
- Как это случилось?
Лисбет пожала плечами. Мать не расслышала вопроса. Адриан сказал:
- Он останется калекой. Ноги поломаны... Они оказались хрупкими, как стекло.
- Горе, горе, - запричитала мать.
Совсем недавно Рембрандт пребывал в особенном мире - непонятном, но привлекательном, потрясшем его существо до основания. И вдруг - такое!.. Неужели господь бог за несколько приятных минут наказывает большим несчастьем? За что же? Доктор спускался вниз, цепко держась за перила. Он остановился посреди комнаты, оглядел присутствующих.
Адриан сказал:
- Может, обойдется? Доктор молчал.
- Неужели на всю жизнь?
- Все мы ходим под богом,- уклончиво ответил доктор.- Не будем терять надежды. Я вечером буду у вас. Господин ван Рейн знает, что делать. Все подробно расписано. Там! - Доктор указал пальцем наверх и удалился.
- Это горе,- повторяла мать.
Адриан побежал по лестнице, махнув рукою Рембрандту, чтобы следовал за ним...

Человек понемногу ко всему привыкает. Такое уж существо. Вроде собаки, что ли. В доме о несчастье Геррита уже говорили спокойнее, рассудительнее. В самом деле, не попрешь же против воли божьей? Хорошо, что хоть душа удержалась в теле. Могло быть и хуже. В самом деле, что есть жизнь человеческая? В прошлом году вошел в Рейн близкий сосед. И утонул. Говорят, что был пьян. Допустим. А рыбаки, которые только-только оставили гавань? Налетел на них смерч и - девять душ как не бывало на свете! А молнии? Они же бьют прямо с неба, как испанские арбалеты,- беспорядочно, не разбирая, где правый, где виноватый. Взять Геррита. Шел здоровый, полный сил. И не думал спотыкаться. Мгновение и - калека! Кто мог ждать этого? За обедом уже шел деловой разговор. Отец круто бросил всего одну фразу:
- Геррит теперь не работник.
У матери хлынули слезы. Лисбет опустила голову. Адриан сказал:
- Отец, не горюй сверх меры. На что же я здесь? А Рембрандт молчал. Наверное, ему следовало заверить родителей, что можно в мельничном деле положиться и на него, как на Адриана. Но он не мог выговорить того, что не было в помыслах. Поэтому-то и молчал. Как селедка, выброшенная на дюны. Отец успокоил:
- У меня сил пока хватит. А. ежели Адриан бросит свое башмачное ремесло и встанет рядом - вообразите, что это будет?
Адриан заверил отца, что закроет свою лавку и целиком отдастся мукомольному делу. Неужели он оставит семью в беде? Пусть Геррит и Рембрандт знают: Адриан будет работать за троих.
- Почему же за троих? - Отец перестал жевать. Потянулся за стаканом пива.
- А как же, отец?! За себя.- Адриан загнул один палец.- За Геррита.- Загнул другой палец.- И за него.- Он кивнул на Рембрандта.- Мы же не допустим, чтобы парень бросил университет. Верно говорю?