Георгий Дмитриевич Гулиа. Рембрандт

И как не помнить, если сам Рембрандт не скрывал ни ее, ни свой карандаш? Нет и не было в этом секрета.
- Так вот, мне сказали - и это доподлинно так,- наш Рембрандт слишком увлекается рисованием. Это уводит его от занятий. Нет, он продолжает посещать лекции, но голова его занята другим. И голова, и руки. Ясно вам?
Адриан добавил к этому, что Рембрандт как-то обронил такие слова: «Хорошо мастеру живописи». Тогда Адриан не придал этому значения, но теперь кое-что проясняется.
- Не кое-что, сын наш, а многое...
И отец продолжал с горечью, утверждая, что рисование, которое не сулит ничего доброго, все больше захватывает молодого человека. Головоморочение, которое неизбежно вызывает эта дурацкая рисовальная тетрадь, заведет бог знает куда. К чему ученому рисование? Чтобы вступить в этот цех маляров и услаждать глаза различных богатеев и их сынков? Или для того, чтобы подражать неведомым итальянцам, живущим на юге? Кто живет в достатке из этих маляров? Пусть назовут хотя бы одного...
- А господин Сваненбюрг? - робко вмешивается Геррит.
- Кто это?
- Лейденский мастер. Отец задумывается.
- Я слышала о нем,- говорит мать. Адриан кое-что припоминает:
- Мы однажды мололи для него.
- Ты уверен? - У отца два желвака на впалых щеках.
- Мне даже сказывали, что он живал в Италии.
- И что же он, этот Сваненбюрг?
- Чего-то малюет...
- Это еще ничего не доказывает,- говорит отец.- Мало ли кто живал в Италии! Божий свет велик, и всегда кто-нибудь где-нибудь да проживает. Про это лучше всего знают моряки в Амстердаме.- Хармен Герритс ван Рейн повысил голос: - Геррит и Адриан, ступайте завтра же к брату и попытайтесь выбить у него дурь из головы. Слышите?
- Слышим, ибо мы того же мнения,- сказал Геррит, Лисбет простодушно заметила:
- Он очень красиво нарисовал нашу кошечку.- И бросилась к комоду, чтобы показать рисунок. Это был красочный рисунок. Кошечка выглядела живой - вот-вот замяукает...
- Это его рука? - недоверчиво проговорил Хармеи Герритс ван Рейн.
Хозяйка удостоверила это.
- Он подарил мне,- похвастала Лисбет. Отец нахмурился.
- Я приказываю тебе, Геррит, и тебе, Адриан, образумить брата... И чтобы без дураков... Вы меня поняли?

Ян Ливенс был на год моложе Рембрандта. Это был горячий, несколько самоуверенный юноша. Влюбленный в живопись итальянцев, почтительно относящийся к лейденскому мастеру Якобу Изаксу Сваиенбюргу. Познакомился с ним Рембрандт случайно на том самом горбатом мосту, который был перекинут через канал возле университетских главных ворот. Ливенс тоже что-то набрасывал в своем альбоме. В отличие от Рембрандта, он сделал твердый выбор в жизни, вернее, был готов к этому выбору.
Он сказал, закрывая альбом:
- Человек должен занять свое место в жизни.
- Как это? - поинтересовался Рембрандт.
- А так! Занять - и все.
- Для этого надо знать - какое?
- Еще бы! Например: чем ты занимаешься?
- Я учусь. Вон там.- Рембрандт указал на четырехэтажный дом, который располагался неподалеку от главного здания.
- Значит, и ты здесь! Слушаешь умников, без конца склоняющих латинские слова?
- Пожалуй.
- У меня это увлечение, слава богу, проходит. Мое место вот здесь.- Ян Ливенс приподнял тетрадь выше головы.- А твое?
Рембрандт глядел в воду. Канал был неглубокий. Вода была чистая, было видно дно - чуть заиленное.
- Я еще не решил.
- А когда же ты решишь?
- Не знаю.
- Нет,- засмеялся Ян Ливенс,- так дело не пойдет. Вот, скажем, мои родители булочники, а твои?
- Мельники.
- Как? Мельники?
- Да. На берегу Рейна. Несколько миль отсюда.
- Тогда ты должен знать, что делает мельник, засыпая зерно в желоб, откуда оно попадает во власть жерновов. Мельник уверен, что зерно будет перемолото. Не правда ли?
- Еще бы!
- Вот так надо быть уверенным и тебе! Зачем ты рисуешь?
Этот Ливенс был боек на язык и немножко смутил Рембрандта.
- Я рисую...- начал было Рембрандт и осекся.
- Зачем?
- Разве это обязательно - зачем?
- Конечно! Не ради же того, чтобы пачкать бумагу. Как тебя звать?