Георгий Дмитриевич Гулиа. Рембрандт

- Как? - сказала Хендрикье.- А доктор Тюлп?
- Да, конечно, он был со мной. Его слова утешали. Спасибо ему. Но эти? Сиксы и прочие? Разве не могли они ударить хотя бы палец о палец? Нет! Они наблюдали со стороны, как глумятся надо мной кредиторы.
- Ты жалуешься на судьбу? - тихо спросила Хендрикье.
- Я? С чего ты взяла? Я говорю все, как было. Пусть дети знают, что такое человеческая благодарность в наше время... Они думают так: раз загнали меня на Розенграхт - значит, я погиб? Ошибка, господа, ошибка! Я пережил и не такое! Вот этой самой рукой я напишу еще не одну картину. Пусть завистники не очень радуются. Жалок тот, кто не умеет выстоять под ударами судьбы. Слава богу, у меня есть ты, есть Титус, есть Корнелия! Я задумал несколько библейских сюжетов. Они будут большие, эти картины...
- Отец, - сказал Титус, - хорошо идут твои офорты.
- Еще бы! Я их делаю от души. Я завалю твою лавку рисунками. Пусть поучатся, как делать офорты.
- Все стали падки на пейзажи...
- Прекрасно, милый Титус! Ты будешь иметь их вдоволь. Амстел течет себе, даль ясна - чего еще для новоявленных любителей искусства?! Но я буду делать для себя. Я плевал на их вкусы! Для себя, слышишь, Титус?
- Отец сегодня настроен воинственно, - пошутила Хендрикье.
- Именно! Я был и останусь воином! Так и говорите всем! - Художника осенила некая любопытная мысль. Он сказал: - Вот что, хотите я изображу себя в царской одежде? Восточной. И с жезлом в руке. А?
- Зачем? - удивилась Хендрикье.
- Просто так. За здорово живешь! Пусть синеют от зависти толстосумы!
- Прекрасно! - поддержал Титус.
- Что скажет малышка?
Корнелия облизнула губы - она ела сладости.
- А ты, друг мой? - Рембрандт посмотрел на Хепдрикье.
- Ты должен работать уверенно. Это - главное.
- Брависсимо! Этому слову научил меня покойный ван Сваненбюрг. Мир праху его!.. Брависсимо, друг мой! Я знал, что в тебе всегда найду опору.
- Дети,- сказала Хендрикье,- ваш отец сегодня в хорошем расположении духа. Могу сказать одно: у нас все в полном порядке.
- Именно, Хендрикье. Надо пригласить доктора Тюлпа со всей семьей. Мне хочется, чтобы он отведал у нас чего-нибудь особенного. Твоего приготовления, Хендрикье.- Он помолчал.- Я жду заказа. Значит, и денег.
- Откуда, отец, если не секрет?
- От самого маркиза Антонио Руффо. Из Сицилии. Хотите знать тему?
- Да, хотим.
- «Номер с двумя учениками».
- Это предложил сам маркиз?
- Да... То есть не совсем. Мы с ним списались. Почти договорились. А теперь жду официального подтверждения. А тем временем заказываю холст, подрамник отменный и раму. Так что, милая Хендрикье, не все кончено. Мы еще поборемся... Так когда же приглашаем Тюлпов?
У Хендрикье лучились глаза - хорошо, когда Рембрандт в духе, когда ему требуется только лучшее из лекарств - работа!
- Тюлпы могут прийти в любое время. Всё зависит от тебя.

Вот два мнения:
Иоганн Вольфганг Гёте: Реализм Рембрандта определяется его пристальным вниманием к деталям! Свет, тень и положение в пространстве - вот что для него самое главное...
Франсиско Гойя: У меня было три учителя: природа, Веласкес и Рембрандт.

Из беседы с художником Латастером. Мастерская, похожая на ангар для «Цеппелина». Перед поездкой в Нюрнберг на открытие выставки его картин. Амстердам. Апрель, 1984 год.
- Господин Латастер, можно взглянуть на Рембрандта с высоты сегодняшнего дня?
- Отчего же? Каждая эпоха по-своему оценивает произведения искусства. Правда, при этом бывают и промахи.
- Что вы имеете в виду?
- Всякие недоразумения. Возьмем, к примеру, пьесы Шекспира. Создается впечатление, что современники драматурга и их ближайшие потомки не совсем отдавали себе отчет в том, что есть Шекспир. Думаю, то же самое можно отнести и к самому драматургу. Подумайте: в своем завещании он даже не вспомнил о пьесах, Оп просто не придавал им значения. Это была его профессия, и не совсем почтенная в те времена. А что сказать о нашем соотечественнике Яне Веермере из Делфта? Ведь его начисто забыли бы, если бы не прошлый век, когда художника «открыли» случайно. Одно ясно: странный был художник, мастер или маляр - называйте как угодно! - этот Рембрандт, сын мельника из Лейдена.
- Странный, господин Латастер?
- Именно! Это самое подходящее слово. Я объясню, почему думаю так, а не иначе. Его не понимали. Да, да! Его искусство стояло выше эстетического вкуса общества, в котором жил и работал художник. Говорят: «успех «Анатомии», успех «Ночного дозора», успех «Синдиков», успех «Данаи»! Позвольте: успех у кого? У таких просвещеннейших людей, как Гюйгенс, Тюлп и другие? Но это же была в общем-то кучка доброжелателей. Поэтому я считаю, что Рембрандт был вроде бы странный художник, не от мира сего: он проиграл битву материальную, но выиграл творческую.