Георгий Дмитриевич Гулиа. Рембрандт

Рембрандт усмехнулся:
- Что такое год? Вы видели полотно? С чем бы его сравнить? Вот больше этой стены.
Тюлп обернулся, чтобы посмотреть стену, на которую указывал художник.
- Они рвутся на склад, доктор, а я их туда не пускаю.
- До каких пор?
- До тех пор, пока не закончу. Они только помешают своими советами. Поверьте мне, доктор, не хочу хвастать, но ведь я работаю свыше человеческих сил, как вол, как ишак на Востоке, как верблюд в Сахаре, как слон в Индии. Да, да! Я таскаю на себе мешки, бревна, разные тюки. Я изнываю под ношей, но я держусь. Я же из грузчиков. Я из мельников. Милый доктор, я не человек, я бездушный египетский рычаг, подымающий скалы на вершину пирамиды.
Доктору стало неловко. Он понимал, что имеет дело с мастером, который не нуждается в подстегивании. Но что поделаешь с этими нетерпеливыми заказчиками, с их тугой мошной?
- Когда вы писали «Анатомию», я торопил вас?
- Нет, доктор, не торопили.
- Мы укоряли вас в чем-нибудь?
- Нет, не было такого.
- А теперь я прошу: ускорьте по возможности. Ради вашей же пользы.
- Я буду молить бога, чтобы он даровал мне... Если Саския будет здорова, если запищит младенец - я стану трижды волом, четырежды верблюдом, я буду работать, как римский раб.
Доктор сказал:
- Я вас люблю, господин ван Рейн. Вашу семью люблю. Художника в вас люблю...

Почему этот старичок на стене так любит бередить старые раны? Его хлебом не корми - дай поболтать о прошлом. Причем о самом что ни есть страшном. Он горбится, веки у него чуть не смыкаются, не глаза, а щелочки. И сухими губами, потрескавшимися от времени, горя и холодов,- все говорит, говорит, говорит. Этот, который на кушетке, затыкает уши. Ему не хочется слышать всего этого. Не хочется снова переживать то, что пережито. Кто сказал, что перемелется - мука будет? Нет, не стало мукою пережитое, оно - как булыжник в груди. А тот, на стене, все говорит - хоть уши затыкай...
Старик, который на стене, нынче переходит на «вы». С чего бы это?
- Господин Рембрандт, вы пережили такое, что не дай бог другому! Вам кажется, что я улыбаюсь? Это назло недругам. На самом деле - от спазма в горле. Этот спазм называется в просторечии рыданием. Меня часто занимает один вопрос: разве мы обидели бога? Отчего были такие напасти?
- Что тебе надо? - ворчит тот, который на кушетке.- Я же все испил до дна. Нет больше горя. Не осталось его. Один пепел!
- Что верно - то верно... Однако была и радость. Давай вспомним: родился Титус. Прекрасный мальчонка, умный, здоровый. И она играла с ним, вскормила его...
- Вскормила? - Кушетка скрипит - это старичок пытается поудобнее лечь, но что-то не получается.
- Да, вскормила. Правда, счастье длилось недолго. Меньше года. Но все же. Она видела его, носила на руках...
- Нет, почти не носила. Ее самое приходилось поддерживать руками, Наверное, мальчик убил ее.
- Все молодое, юное нарождается для того, чтобы сменить старое, старших, уходящих.
- Это Саския была старая и уходящая? Это в ее-то годы?! Да она же как следует и не пожила!
- Ровно столько, сколько отпустил господь.
- Нет, не пожила она!
Старичок на стене вдруг начинает глубокомысленно рассуждать:
- Возможно, господин ван Рейн. Но ведь и вы сейчас могли бы встать у мольберта, вместо того чтобы кряхтеть и стонать на кушетке.
- Нет, не могу. Силы уходят.
- Это вы говорили над гробом Саскии. Вспомните... Там, в старой церкви. Рядом с тремя малютками. Но вам надо было жить ради Титуса. И вы должны были выстоять. Кто бы иначе поставил его на ноги? Экономка Геертье Диркс? Или служанка? Или Адриан и Антье? Кто остался у Титуса? Никого, кроме пас. Вы это хорошо знаете...
- Это верно.
- Похороны были пышными. Так хоронят только самых знатных особ.
- Саския была достойна этого.
- Она была достойна того, чтобы ее спасли! Но даже такие выдающиеся врачи, как Тюлп и Бонус, ничего не могли поделать. Недаром говорят на Востоке: нет бога, кроме бога... Бонус, и Тюлп, и другие - что могли они поделать? Они же не боги.
- Они хорошие люди.
- Но не боги.
- Это верно.
- Они сказали вам, господин ван Рейн... Вспомните... «Вы должны, вы обязаны жить ради малыша Титуса. Вы должны сделать для него то, что не смогла Саския». Было такое?
- Было, было, было...