Георгий Дмитриевич Гулиа. Рембрандт

Вот они и вдвоем. Прохладный летний вечер. На набережной Блумграхт безлюдно. А вода в канале словно уснула, кажется немного затхлой. Не лучший уголок Амстердама. Рембрандт шел сосредоточенный, заложив руки за спину, а порой упирая кулаки себе в бока. Он глухо проговорил:
- Моя сестра считает меня мотом. А что было с ней, когда я купил бюст Гомера! Она не могла представить себе, что за какой-то камень можно отдать кучу флоринов.
Саския немного понимала Лисбет.
- А может, она не так уж не права, господин ван Рейн?
- Как так?!
- Она печется о вас. Она бережет ваши деньги.
- Но если это моя жизнь? - У него загорелись глаза, губы плотно сжались.
- Ваша жизнь?
- Да, да, да!
- В таком случае, господин ван Рейн, вы поступаете совершенно верно, а сестра ваша не вправе упрекать вас.
Он обрадовался:
- Вы это серьезно?
- Вполне.
- Вы в самом деле так думаете?
- Только так, господин ван Рейн.
Он взволнованно снял шляпу, пятерней взъерошил волосы, точно они обременяли его голову, точно давили на мысли его... Потом остановился возле каменного парапета, поглядел на воду, бросил в нее маленький листочек, который поднял с земли.
- Вы сказали очень важную вещь, Саския ван Эйленбюрг...
«Боже, да он как ребенок, - подумала она. - В нем все
бурлит, все кипит. Настоящий ураган!»
Она в общем была права. Хотя можно и заподозрить некое женское преувеличение. Он повернулся к ней, преграждая дорогу.
- Вы можете выслушать меня? - Голос у Рембрандта дрогнул.
Она развернула веер.
- Саския ван Эйленбюрг...- начал Рембрандт и замолчал. Что же он скажет дальше? Она уже знала - что. Вернее, догадывалась.- Я хочу просить вас... выйти за меня замуж.
Она молчала.
Он собрался с духом и выпалил:
- Я люблю вас...
Она продолжала молчать. А веер все трепетал, трепетал.
- И прошу выйти замуж за меня. Согласны? – Он ждал, ждал, ждал.
Наконец, не глядя на него, она протянула ему руку, но он не знал, что делать с этой прелестной рукою...

Вот слова, сказанные в 1686 году итальянским историком искусств Филиппо Бальдинуччи:
«Необычная манера живописи Рембрандта полностью соответствовала его образу жизни».

Студент Амстердамского университета по имени Питер явился в отель на Марникстраат точно: в девять ноль-ноль. От завтрака отказался, а от чашки кофе - нет. Высокий, темноволосый, черноглазый - ничего нордически ясно выраженного.
- Смешение рас и народов,- шутит он.
Питер изучает абхазский язык, а русский усвоил в Москве, в стенах университета. В самом деле, кого только не встретишь в Амстердаме: тут и молодые люди из далекой Индонезии, из Суринама, из Турции и Испании, Италии и Югославии! Да, и греков бы не забыть! Спрашиваю:
- Ну что, Питер, где же все-таки стояла мельница Хармена ван Рейна в Лейдене?
Вчера мы с ним ездили в Лейден, пытались разыскать то самое место. Конечно, нам показали, причем «с большой» точностью, «то самое место». И даже не одно, а несколько. Сравнительно небольшой рукав Рейна, который я принял за канал, течет медленно, места здесь равнинные, окаймленные дюнами. Даже имеется «та самая» ветряная мельница. Теперь уже сомнений быть не может - именно здесь родился Рембрандт. Но это, разумеется, не совсем так. Но если очертить круг диаметром километров в пять, то, наверное, мельница ван Рейна, точнее - ее бывшее местопребывание, будет где-то в пределах этого круга. В конце концов, не так уж важна геометрическая «точка». Главное - каждый любопытствующий может увидеть и Рейн, и берега его невысокие, и небо над ними и пройтись или проехаться к дюнам. И наверняка где-нибудь да ступит на невидимый нынче след Рембрандта.