Георгий Дмитриевич Гулиа. Рембрандт

Корнелия поднялась к себе наверх по крутой лестнице. В ночь на четвертое октября. Тесная квартира, и лестница под стать ей: узенькая, двоим не разойтись. А ей говорили, что родилась она в богатом доме богатого отца. Возле шлюза святого Антония. В конце улицы Бреестраат, что значит - Широкая. Она не помнила того дома. Ей было два года, когда отца с матерью выселили. И знала она только улицу Розенграхт. Улица как улица, и дом как дом. Только смешно грязный канал и улицу обзывать Розовыми. Но отец очень страдает, когда ему напоминают про тот дом и про ту, Широкую, улицу. Покойная мать говаривала:
- А когда мы жили в шикарном доме на Бреестраат... Или:
- Когда мы глядели из чудесного дома на Бреестраат...
Или:
- Когда наш огромный дом на Бреестраат был полон гостей...
Или еще:
- Тот дом вовсе не чета этому... И улица тоже...
Но мать при этом не вздыхала горестно. Она была стойкая. Ей везде было хорошо с отцом... Корнелия говорит Ребекке:
- Что-то сердце у меня ноет. Ребекка смеется:
- И ты подражаешь старшим. Это погода такая. Ты же знаешь - она у нас чудная. Даже летом дурацкая. Моя мать часто жаловалась на головные боли. Вот ни с того пи с сего вдруг голова начинает разламываться. Просто надвое.
- Л вы заметили слезы на глазах?..
- У господина Рембрандта?
- Да.
- Это тоже от погоды.
- А почему он держался за грудь?
- Тоже от погоды.
Ребекка - такая толстушка с пунцовыми щеками - старается подбодрить девушку:
- Корнелия, ты чересчур преувеличиваешь. Старики охают, когда погода меняется.
- Отец всегда казался крепким. Даже когда хоронили Титуса, он был словно каменный.
- Это и плохо, Корнелия. Нехорошо все держать в себе. Слезы, говорят, бывают целебными. С ними выходят неприятности, которые теснят грудь.
- Почему он улегся в мастерской среди красок и холстов?
- Там ему приятней.
- Нет, Ребекка, он просто не смог бы одолеть эту лестницу.
Ребекка изумилась:
- Лестницу? Да он писал нынче так, как никогда. Стоял у холста, водил кистью все утро, весь день. Вот увидишь: завтра спозаранок мы застанем его у мольберта. Поверь мне!
- Может, пойти к нему?
- Это его взбудоражит. Корнелия уселась на постель.
- Ребекка, посмотри, как он там.
Служанка живо спустилась по лестнице. Внизу столкнулась с Артом. Он только что отошел от двери, за которой спал художник.
- Спокоен,- сказал он.
- Спокоен,- передала Ребекка Корнелии.
Это было в ночь на четвертое октября...

Да, мастер был спокоен. Если не считать теснения в груди. Если не считать тупой боли в висках. Если пренебречь уколами в горле, которыми безжалостно награждал его некий злодей... Но этот старичок на стене немного веселил его. Чудной старик, которому все уже нипочем. Он знает всему цену, он прошел сквозь огонь и воду. Знал парение птиц и падение их на землю. Все знал, все пережил и - нате вам! - полустрадальческая усмешка клоуна, который умнее тех, кто с интересом будет рассматривать его. Вот он вышел из темноты, стал на золотистом свету, обрел цвет золота и - смеется с морщинистой лукавой гримасой. Ему на все наплевать с высокого дерева. А в дальнем углу стоит мольберт с наполовину записанным холстом. Он ждет мастера. Но дождется ли? Рембрандт переводит взгляд на противоположный угол. Там темным-темно. Там совсем беспросветно...

В таверне сидят изрядно постаревшие амстердамские ополченцы. Среди них Баннинг Кок и Биллем ван Рейтенберг. Они пьют вино - прекрасное французское вино,- точно так же, как и четверть века тому назад. Рейтенберг - уже с брюшком. Баннинг Кок, можно сказать, сильнее поддался течению времени. Но стариком его пока не назовешь.
- Помните,- говорит Рейтенберг, - как мы однажды сидели на этом же самом месте и нашему капитану пришла мысль заказать портрет роты?
- Еще бы! - отозвался кто-то.
- Портрет писал сам Рембрандт,- сказал Баннинг Кок, покручивая ус.
- Какой такой Рембрандт? - спросил безусый стрелок.
- Был такой... Рейтенберг:
- Он жив?
Баннинг Кок пожал плечами:
- Давно потерял его из виду. А ведь был мастер. Настоящий.
Рейтенберг отхлебнул вина.
- Настоящий? Прошло уже... Сколько? - Он задумался.- Лет двадцать семь...
- Ого! Многовато.
- Для настоящего мастера маловато...
- А ведь правда! Где он? - Баннинг Кок задал вопрос как бы самому себе.- Где он?
- Вопрос поднят не вовремя. Вон что делается на дворе! - Рейтенберг невольно поежился.
- Я дружил с ним,- сказал Баннинг Кок.- Хорошо, что напомнили о нем. Надо узнать, где он и что сталось с ним.
- Зачем?
- Надо узнать...- повторил Баннинг Кок.- Позвольте, к нему был близок уважаемый доктор Тюлп. Его тоже не видел целую вечность. Он-то все скажет. А славный был мастер!
- Многих наших обидел,- сказал Рейтенберг.
- Что было - то было,- примирительно сказал Баннинг Кок.