Георгий Дмитриевич Гулиа. Рембрандт

Прежде чем войти в дом художника, мы основательно изучаем ближайшие окрестности. Недалеко отсюда когда-то начинался порт, размещались причалы и прочие сооружения. Сейчас все это несколько отодвинулось - земля отвоевана у моря. И все же воды много, недостатка в ней в Амстердаме не ощущается.
- Я не помню, сколько он прожил в этом доме? Подозреваю, что Питер здесь никогда и не бывал. На мой прямой вопрос застенчиво ответил, что у него просто не было времени. Его занимали совсем иные проблемы.
- Бывает,- сказал я.- Я в Афинах слышал о двух братьях, знаменитых архитекторах, которые никогда не поднимались на Акрополь. Между тем в Европе и Америке живут миллионы людей, которые в качестве туристов побывали на Акрополе.
По-моему, на душе у Питера значительно полегчало. Он пояснил:
- Сначала - школа, не здесь, в Амстердаме, а на юге, почти на границе с Люксембургом. Потом - университет. Потом - Москва. Целых два года. Потом поездка в Абхазию. Теперь работа над диссертацией. Времени - в обрез. Не успел посетить дом Рембрандта.
- Я понимаю вас, Питер.
- Но я не раз бывал в Рейксмузеуме и видел многие картины Рембрандта. И конечно же - «Ночной дозор»!
- Ничего страшного, Питер. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.
- Я только что хотел произнести эту пословицу.
- Уверен, Питер.
- Нет, в самом деле, как говорят, она была у меня на кончике языка.
- Питер, будем считать, что вы произнесли ее. Вы, а не я.
Я сфотографировал дом с нескольких точек.
- В конце концов он продал этот дом?
- Этот? - Я кивнул на дом-музей.
- Да.
- Ему помогли продать.
- Помогли?
- Немного против его воли. Так сказать, хорошо подтолкнули.
- И он после этого переехал на Розенграхт? В эту дыру?
- Да, именно на Розенграхт. Но это особый разговор. Как вам нравится дом, Питер?
Питер оценивающе пригляделся к зданию.
- Я думаю, что это богатый дом.
- Дом для одной семьи. А там, наверху, жили его ученики.
- Все равно большой.
- А мы сейчас увидим...
И я открыл тяжелую парадную дверь.

Питер что-то очень хочет спросить, но немножко мнется...
- Слушаю вас, Питер.
- Скажите, пожалуйста, почему возникла у вас эта тема?.. Тема Рембрандта... Вы его давно знали?
- С детства, Питер. С тех самых пор, как я увидел его автопортрет с Саскией на коленях. Он чем-то меня удивил.
- Может, кавказским темпераментом? - смеется Питер.
А я - серьезно:
- Вполне возможно, Питер... И с тех самых пор он со мной. И если где-нибудь увижу его - долго стою перед ним...
Я не уверен, что мои слова многое объяснили молодому человеку, все больше привыкающему мыслить сухими категориями ученого...

Снова заговорил старичок на стене. Но в эту минуту он серьезный, полуулыбка на лице его стерлась, морщины сгладились, в глазах засверкали искорки.
- Твоя кушетка не скрипит, Рембрандт. Неужели уснул? Или мыслями ты еще там, в молодых годах, на Блумграхт. А ведь признайся: было и тесновато, и грязновато на канале, и нищета вокруг - бедные соседи, но была сила, было здоровье и желание непрерывно двигаться вперед. Все вперед, подобно солнцу, которое взошло и торопится к зениту...
Но этот, на кушетке, не очень вдумывается в пустые речи старичка. Пустые, потому что ничего уже не изменишь. Уже горят на стене библейские слова приговора: «Мене, текел...». Те слова, которые засверкают на картине «Пир Валтасара»...

Итак, Саския, дочь Ромбертуса ван Эйленбюрга из Леувардена, как говорится, вошла в дом Рембрандта. Насколько можно судить по его картинам и офортам того времени - а они прекрасные документы,- художник был счастлив. Особенно ярко это выражено в знаменитой картине, которая, как живая, перед глазами у миллионов людей всех континентов, - автопортрет с Саскией на коленях. Ему тридцать с хвостиком. Он уже отпустил кокетливые усы. Он полон сил, здоровье его, можно сказать, бычье. С левого бока у него красуется шпага, словно он состоит в одной из бюргерских стрелковых рот. Бокал, который высоко вознесен над головой, искрится золотистым напитком. Саския тоже повернулась к нам. Выражение у нее несколько отличное, чем у мужа, то есть пет в ее глазах той светлой радости, которая взбудоражила художника. Она даже не улыбается. Чем-то просто удивлена. Может, ее шокирует эта не совсем обычная поза? Возможно, она ожидает ребенка и ее немного беспокоит будущее... Жилье на Блумграхт, судя по картине, полно радости, веселья, гостей. «Ваше здоровье!» - говорит миру художник.
Рембрандт много работает. Он пишет «Неверие апостола Фомы», «Жертвоприношение Авраама», «Ослепление Самсона», «Данаю»... С легкой руки доктора Тюлпа художнику наперебой заказывают свои портреты видные граждане Амстердама. Попасть в мастерскую художника теперь не так просто, заказчикам порой приходится ждать по нескольку месяцев, чтобы попасть к художнику. Комнаты Рембрандта заполняются различными предметами: вазами, коврами, шашками, тюрбанами. Китайская и японская графика занимает почетное место на стенах. Много работ современников. Рембрандт скупает то, что ему по душе, что радует его глаз. Мебель заменяется новой, в доме появляются экономка и служанка. Приходят новые ученики. Словом, художнику могут позавидовать и недруги, и доброжелатели...
Но бывает ли счастье полным?..