Георгий Дмитриевич Гулиа. Рембрандт

Только-только отпылали пожары и затихли стенания, а уж Лейден и семь северных провинций, верных принцу Оранскому, зажили прежней жизнью. Только одноногие нищие, только овдовевшие женщины, только пепел, все еще лежащий на пустырях, напоминали о лютом времени. Вокруг шли разговоры о хлебе и солоде, о пиве и селедке. Люди, кажется, понемногу наедались, и разговоры теперь все больше вертелись вокруг денег. Как бы их заработать? Как бы их получше потратить, чтобы деньги снова породили себе подобных, но уже в большем количестве? Снаряжались корабли в дальние моря. Роттердам и Амстердам наполнялись многими заморскими товарами.

В мельнице пряный запах солода и аромат дерева, из которого сооружена мельница. Даже сама пыль привлекательна: она вроде бальзама для легких. Отец лихо ворочает тяжеленные мешки. Кажется, ему в игрушку это, в веселую забаву. Геррит и Адриан не отстают от отца. Но ведь и сам Рембрандт, которому семейным советом уготована судьба ученого мужа, тоже ловко кладет себе на спину такие же мешки. Это вроде бы тоже в забаву.
Отец говорит ему:
- Лучше шел бы к себе и занялся книгой.
- Сидел с нею полдня.
- Еще посиди.
- Надо же поразмяться. Братья говорят:
- Отец прав: иди читай!
- Успею. Глаза болят.
- А как же ученые? Они же день и ночь с.книгой.
Рембрандт смеется:
- Приятно таскать мешки. От них хребет крепчает. Он словно бы дубовым делается.
- Тебе учиться надо.
- Успею и поучиться.
Тогда отец, смеясь, подымает мешок и кричит:
- Подставляй спину!
Рембрандт наклоняется. Мешок прижимает его чуть ли не до земли. Мука попадает в ноздри. Мальчик чихает что есть мочи.
- Тащи!
И Рембрандт тащит. Это очень полезная работа. От нее сила прибывает. А сила очень нужна. Она всегда пригодится. Даже ученому.
Потом он направляется в зернохранилище. Братья гребут зерно деревянными лопатами. Сыплют в мешки. Одни из мешков припасен для спины Рембрандта.
- Поше-ел!
И Рембрандт идет. Прямиком к жерновам.

Однажды хозяйка говорит мужу:
- Ты ничего не замечаешь?
- А что я должен заметить?
- Рембрандт рисует.
- Что он рисует?
- Все, что на глаза попадается. Стол, стулья, меня, Лисбет, мешки, кувшин. Окно. Все заносит в тетрадь.
- Покажи мне.
Хозяйка достает из-под подушки тетрадь с листами японской бумаги. Мельник листает эдак немножко небрежно. В самом деле - стулья, столы, люди, кошка, лошадка!
Отец усмехается:
- Детская шалость. Мать говорит:
- Однако недурно.
- Чепуха! Ученому ни к чему все это. Ему латынь нужна.
- И я так полагаю. Он говорит:
- Пройдет это. Пусть пока царапает карандашом. Но ведь тетрадь-то дорогая. Откуда она?
- Чей-то подарок.
Отец бросает рисунки на кровать. Небрежно. А мать прячет их снова под подушку.
- Он - что? Скрывает?
- Нет,- говорит мать.- Но и не очень показывает. Вроде бы стесняется.
- Ладно, образумится. Многие шалят в детстве и юношестве. А потом жизнь прижмет. Мигом верную дорогу укажет. Скажи ему, твоему сыну: латынь важней!