Георгий Дмитриевич Гулиа. Рембрандт

Лисбет взяла со стола небольшой пергамент. Портрет девушки в широкополой шляпе. Живые глаза. Полуулыбка на губах. Чуть вздернутый нос.
- Ты ей немножко польстил,- сказала она жестко.- Она молода - в этом ее главное достоинство. Руки и.волосы - нет слов - холеные. Что она - дочь бургомистра?
- Да,- сказал Рембрандт.- Она из Леувардена.
- Северянка, стало быть.- Лисбет рассматривала портрет весьма критически.- Востра на язычок...
- Она образованна. Начитанна. Лисбет строго посмотрела на брата.
- Кто это сказал?
- Хендрик ван Эйленбюрг.
- А что ему остается говорить?
- Как - что?
- Не ругать же ее! Она живет у него?
- Нет, у пожилых родственников. А может, просто у знакомых. Я не очень интересовался этим.
- А следовало бы,- сказала Лисбет.
- Почему?
- Ты посмотри на себя, Рембрандт, в зеркало. Ты весь пылаешь, глядя на этот рисунок.
Он ухмыльнулся:
- Это ты хватила чересчур.
- Нет, я говорю правду.
Рембрандт приложил ладони к своим щекам.
- Холодные.
Лисбет продолжала неприязненно рассматривать рисунок.
- Говорят, она с хорошим приданым.
- Возможно. Не интересовался.
- А надо бы,- сказала Лисбет.- Порасспроси. Но не узнавай у Эйленбюрга: он наверняка соврет.
- Можно подумать, что я сватаю Саскию ван Эйленбюрг.
Лисбет фыркнула:
- Рембрандт, ты наивен. Но я-то кое-что замечаю. Он подбоченился, крутанул головой, словно ему сдавливали горло.
- В самом деле, Лисбет? Что же ты замечаешь?
- Сказать?
- Сказать.
Она положила ему руку на плечо:
- Ты очень скоро сделаешь ей предложение.
- Откуда ты взяла? - Он покраснел, отодвинул рисунок в дальний угол стола.- Кто сказал?
- Ты сам.
- Я? - изумился Рембрандт.
Лисбет подняла вверх указательный палец, попыталась изобразить улыбку на лице. И сказала, тщательно расставляя смысловые ударения:
- Рембрандт, в тебе кипят большие художнические страсти. Ты уже мастер, прославленный на весь Амстердам. Тебя даже булочник знает. И башмачник тоже. Но ты плохой актер. Тебя не возьмут даже в самый захудалый театр.
- Почему же, Лисбет?
- Ты говоришь одно, а на лице написано совсем другое.
- Я достаточно прямой... Когда таскаешь тяжеленные мешки с солодом - душой делаешься прямым. За это я ручаюсь.
Лисбет дала понять указательным пальцем: нет, нет, нет!
- Рембрандт, ты влюблен. Это - раз... Не перебивай меня. Второе: ты скоро сделаешь Саскии ван Эйленбюрг предложение. И, наконец, три: скоро я уеду от вас к себе, в Лейден. Я больше тебе не буду нужна. И это вполне естественно.
Рембрандт глядел на сестру со странным ощущением, пытаясь получше уразуметь смысл ее слов. Сказать по правде, пророчицей он еще не знал ее. В чем же она права и в чем не права? Он не знал, куда убрать руки,- они ему сейчас мешали. Сделал шаг назад, потом - вперед. Хотел что-то сказать, но передумал. Потом резко шагнул к сестре, поцеловал ее в щеку.
- Лисбет, ты, кажется, права по всем статьям!

Государственный музей. Картинная галерея. Западный Берлин. Сентябрь, 1972 год.
- Поглядите, пожалуйста, па этот пергамент. Это рисунок серебряным карандашом. Обратите внимание на дату: 1633-й. По-видимому, это самый первый портрет Саскии. Рембрандт собственноручно надписал, кого он изобразил. Прелестный рисунок, не правда ли? Мы увидим еще один чудесный женский портрет... Приготовьтесь..
. - Спасибо, но дайте сначала насладиться этим рисунком... Какая уверенная, какая изумительная рука рисовальщика!
Саския ван Эйленбюрг и ее двоюродный брат Хендрик были приглашены на ужин к ван Рейну. Саския явилась в невообразимо красивом платье, отороченном дорогими мехами. А шляпу, которая была на ней, Лисбет оценила по меньшей мере в двадцать флоринов.
- У нее денег куры не клюют,- шепнула она Рембрандту.
Он не обратил внимания на ее слова. При чем здесь деньги, когда через порог переступает сама Саския ван Эйлеибюрг, которая свежа и крепка, как ветерок, перекатывающийся весною через дюны под Лейденом? Саския благоухала кельнскими духами. Приветливо кивнула Лисбет, подала руку ван Рейну. Приметив Бола, стоявшего в двери, ведущей в мастерскую, махнула ему рукой, как старая знакомая.