Георгий Дмитриевич Гулиа. Рембрандт

Воскресным утром Фердинанд Бол увидел господина Яна Сикса у самого шлюза святого Антония. Это прямо напротив дома Рембрандта, через улицу. Господин Сикс был одет в зеленый бархатный камзол, на плечи небрежно накинут пурпурный плащ.
- Ваша милость, чем любуетесь? - спросил Бол.
- А, доброе утро, господин Бол! Просто смотрю на воду.
- И что же? - Бол подошел к самому краю одетого в камень канала.
- Великая вещь эта вода,- сказал Сикс, снял шляпу, обнажив голову с копной почти рыжих волос - Недаром ее почитают как бога. В некоторых странах.
- Вы - поэт, господин Сикс. Вы истинный поэт! Мне часто хочется написать воду, уходящую вдаль. Воду, к которой едва прикоснулся утренний туман...
- И в вас заговорил поэт, господин Бол.
- Да нет! Я чисто зрительно воспринимаю этот пейзаж, а вы, можно сказать, всем существом...
Молодой Сикс остановил его:
- А знаете, какая разница между поэтом и художником? Скажем, между поэтом и вашим учителем?
- Не улавливаю,- признался Бол.
- Художник втрое больше трудится. Физически. Он одновременно и поэт и землекоп. Да!
Бол чуть не уронил папку с бумагами - вовремя успел схватить на лету, а то бы плавали в воде.
- Простите... Это я вышел порисовать сангиной... Так вот, господин Сикс, если говорить применительно к моему учителю - он действительно и поэт, и дровосек, и землекоп. Это же машина, с помощью которой можно приподнять шар земной...
Ян Сикс сказал:
- Кстати, господин Бол, раз уж мы заговорили о господине ван Рейне, как обстоит дело со стрелковой гильдией?
- Со стрелками Баннинга Кока?
- Именно.
- А что? Учитель работает не покладая рук. Учтите, господин Сикс: умерла госпожа ван Рейн. Это, доложу вам, был удар молнии. Но ван Рейн удержался на ногах. Он не пал на землю. А перед тем умерла сестра его. Чуть раньше мать. Это в Лейдене. Надо быть львом, чтобы пережить все это.
Ян Сикс посмотрел вдаль, вздохнул.
- Господин Бол, человек эгоистичен от рождения. Надо быть большим человеком, чтобы перебороть эгоизм. А что взять с этих самовлюбленных стрелков? Им подавай готовый заказ.
- Но ведь работа идет. Учитель проводит дни на складе.
- Они об этом знают?
- Он пишет их и в мастерской.
- Отчего же они, господин Бол, ворчат?
- Не имею понятия. Они позируют, они приходят, они вроде бы довольны.
- Все не так. Все не так просто, господин Бол.
- Что же им надо?
- Я же сказал: подавай заказ - деньги плачены.
- Как в булочной, что ли? - поразился простодушный Бол.
- А вы думали! Хуже! Как в лавке башмачника, который обязан тачать башмаки,- и дело с концом.
- Позвольте, господин Сикс! Ведь это же...
- Вы хотите сказать - «высокое искусство»? Верно? А им наплевать. У них, видите ли, место пустует в гильдии на Ниве Дулен. И его надобно занять, пока кто-то более ловкий не наложил лапу на это пустующее место.
- Какой ужас!
- Так-то, господин Бол, жизнь - штука жестокая. Вот когда у вас будет собственная мастерская - а она у вас будет,- тогда полной мерою испытаете все прелести занятий искусством. Знаете, что говорят о вашем учителе?
- Кое-что... Ведь злых языков - хоть отбавляй.
- Вы только вдумайтесь... И это об авторе «Анатомии»... Первое: он вышел из моды.
- Это кто?! - вскричал Бол.
- Ваш учитель. Да, да. Так говорят. Видите ли, Бол, он, оказывается, из моды вышел.
- А кто вошел в эту самую... моду?
- Зандрарт, Флинк.
- Может, и ван Флит?
- Все может быть в этом мире.
Солнце пробилось сквозь пелену паров, и вода заиграла по-особенному...
- Дальше: эти стрелки - великие ценители флоринов! - уже выходят из себя. Им, видите ли, наскучили сеансы. Им скорее подавай картину. Да чтобы во всю стену. Чтобы весь проем принадлежал роте. Каково?
Бол казался потрясенным.
- Вышел из моды? - прошептал он.
- Вы видели картину на складе?
- Я ее вижу каждый день.
- Что скажете, Бол?
- У меня не хватает слов. Рождается шедевр. Учитель не щадит себя. Даже с Титусом видится изредка.
- Кстати, мальчик здоров?
- Доктора говорят, что да.
- Дай-то бог!