Книга Тейн де Фpиc о жизни Рембрандта

Книга третья

Как во сне вернулась Корнелия домой. На нее напало тупое отчаяние. Как отец попал туда? Откуда у него деньги? Ведь остаток их средств у нее в руках, на эти средства они могли бы прожить безбедно. Уж не завлекают ли туда отца какие-нибудь злые люди и не спаивают ли они его, чтобы выманить у него что-нибудь? Неужели старый кудесник посещает этот кабак, чтобы разыгрывать из себя шута и дать насмеяться над собой?.. Она не смела и думать об этом. Ее отец - пьяный скоморох, забавляющий кабацких завсегдатаев и всякого рода темный сброд? И это великий живописец Рембрандт ван Рейн, супруг знатной дамы, мастер, украшавший своими картинами дворец наместника?.. В тот вечер Корнелия легла в постель в слезах. Она не могла заснуть и все думала и гадала: как ей быть? Так продолжаться не может: нельзя мириться с таким позором! Долго плакала она от боли и обиды за отца. Но что она может сделать одна? Кто-нибудь должен помочь ей. Конечно, мужчина. Мысленно перебирала она знакомых, к кому можно было обратиться за помощью. Семьи ван Лоо или Коопалей?.. Магдалене нет больше никакого дела ни до нее, ни до Рембрандта. И Корнелия вновь и вновь проникалась ненавистью к родичам, для которых она всегда была и остается рожденной во грехе. Пожалеют они Рембрандта, держи карман шире! Как отслужившего свой век пса, которого отдают на попечение старого слуги, или как опустившегося свойственника, отдаваемого на милость Опекунского совета и церковной благотворительности! Охваченная горечью, отчаянием и удрученная одиночеством, Корнелия металась, точно затравленная. Нет в мире никого, ни одного-единственного человека, к которому она могла бы обратиться. Ван Рейны живут в Лейдене, они, конечно, не приедут. Крестьяне расстаются со своим хозяйством, только если это сулит барыш. Ни одной живой души... Друзья и ученики давно покинули Рембрандта.
Друзья и ученики...
Перед Корнелией промелькнула горсточка знакомых лиц,- все они исчезли с розенграхтского горизонта... Хиллис де Кемпенаар, Филипс де Конинк, Ян Сваммердам, Аарт де Гельдер... В связи с последним именем в ее памяти всплыло воспоминание еще и о другом человеке - рослом, смешливом художнике, с которым она познакомилась на свадьбе Титуса. Де Гельдер и Титус частенько упоминали о нем за обедом. Корнелис Сейтхофф зовут его. Она не знает его. Ничего о нем не знает. Она запомнила только его лицо: смуглое, мужественное, открытое. И его добродушный заразительный смех. Вдруг ее озарило: человек, который так смеется, не может быть дурным. Он и есть тот единственный, к кому она может обратиться, это - ее последняя надежда. Другого выхода нет. Сейтхофф знаком с ее отцом. Он обязан помочь ей оградить Рембрандта от позора! Ушло немало времени, пока Корнелия отыскала его адрес. Выходя за покупками, она всех расспрашивала о нем. Наконец свечной мастер указал ей, где живет Сейтхофф. Корнелия ван Рейн собралась с духом и пошла к Сейтхоффу, в его экзотическую мастерскую с языческими идолами и чучелами рыб.

Сейтхофф зачастил в мастерскую на Розенграхте, наблюдал за прогулками Рембрандта и беседовал с дочерью художника. Он больше ничему не удивляется. Судьба играет человеком, но что-нибудь случится - и уж кажется, что иначе и быть не могло. Так размышляет Корнелис, сидя в светлой четырехугольной мастерской Рембрандта. Здесь он работает и присматривает за великим художником, который то механически вычерчивает гравировальной иглой какие-то линии, то перебирает свои краски и кисти. В первое время Корнелис Сейтхофф и Корнелия ван Рейн чуждались друг друга. Сейтхофф не понимал, что произошло с ним с тех пор, как Корнелия пришла к нему домой и умоляла его помочь ей справиться с отцом. Он побаивался волевых карих глаз рембрандтовской дочери. Они и запрещают что-то, и приказывают; они видят мир более чистым, чем другие женщины. Впрочем, говорит он себе, при встречах с другими женщинами он меньше всего думал об их глазах. Теперь в его жизнь вторглась какая-то новая сила, которая тихо и незаметно завладела его бесшабашной душой. Стоит ему с наступлением вечера подумать: а не сходить ли проведать приятелей в «Приют моряка», ведь его там ждут,- и сразу же его берет сомнение. Что-то удерживает его теперь от непутевой кабацкой жизни. А если, мысленно выругавшись, он пересиливает колебания и все-таки отправляется в кабак, то уж на следующий день его мучит раскаяние.

Ему не под силу справиться с блеском этих женских глаз. Нет, он больше не побежит в кабак. И он замечает, что рядом с дочерью Рембрандта он чувствует себя спокойнее. Корнелия, может быть, и сама этого не сознает, но нет сомнений, что глаза ее светятся яснее, когда она смотрит на него за обедом, который он уже регулярно разделяет с Рембрандтом и его дочерью. Лето еще не прошло, а Корнелис Сейтхофф уже прочно прижился на Розенграхте. В мастерской для него поставлена кровать. По ночам он лежит на ней и в полусне прислушивается к странным шорохам в доме. Напротив спит Рембрандт и храпит, тяжело дыша, как все старики. Иногда учитель начинает метаться, и перекладины кровати поскрипывают под ним. Потом снова наступает тишина.
За стеной - спальня Корнелии. Сейтхоффу слышно, как Корнелия иной раз тихонько мурлычет что-то, укладываясь спать... Гребни и ожерелья тихо звякают, когда она их снимает. Если Рембрандт не очень храпит, то Сейтхофф, задерживая дыхание, припадает ухом к стенке и слушает. Он различает, как Корнелия движется по комнате, как шлепают ночные туфельки; а вот она проводит щеткой по волосам. Сейтхофф закрывает глаза и мысленно представляет себе, как юное тело Корнелии освобождается от одежд. На плечи ее ниспадает тяжелая благоухающая волна с золотым отливом... Он стонет в жаркой истоме и зарывается лицом глубоко в подушку - ах, если бы зарыться в копну ее роскошных волос!..