Книга Тейн де Фpиc о жизни Рембрандта

Книга третья

На лугу слева, видимо, совсем недавно скосили траву - второй покос. Свежее сено обдает его душным, слегка пряным ароматом не то мяты, не то аниса. И опять проснулись воспоминания детства - далекие, солнечные и беззаботные. Рембрандт проходит мимо двух запоздалых косцов. Они приветствуют его поблескивающими косами. Миновав их, он слышит, как они смеются ему вдогонку. Это его не трогает. Он двигается без напряжения. Луга и поля постепенно остаются позади. Вот уже проплывают мимо и первые группы пригородных домов. Все отчетливее встают впереди городские башни. Дорога становится шире. Кусты можжевельника нависают над неглубокими заливами, в которых стоят на якоре баржи с овощами. На небольшой лужайке сушится цветное крестьянское белье. Мимо Рембрандта быстро проезжает старик на собачьей упряжке. Детишки играют на дворах, роясь в теплом рыхлом песке, а их пышногрудые матери, перевесившись через подоконники, глядят на улицу. Глаза Рембрандта с радостью останавливаются на их округлых формах. В конце аллеи высится помещичий дом из серого и белого камня, увенчанный изящным куполом. Среди темной зелени клумб и живой зеленой изгороди Рембрандт видит сверкающую позолоту солнечных часов.

Сумерки уже льнут к домам. Вытянувшись, косо ложатся тени. В фруктовых садах поблескивают золотисто-красные плоды. Рембрандт вдыхает молодой, терпкий аромат лета. «Жизнь хороша! - думает он.- Природа никогда не разочаровывает. Только люди обманывают. Бог и природа не лгут. Вот в чем счастье!..» Счастье, счастье... Он усмехнулся и почувствовал вею горечь своей усмешки. Ему уже под шестьдесят! Когда было тридцать, ему казалось, что счастье дала ему Саекия. Между сорока и пятьюдесятью он обрел Хендрикье. И дети есть. Рембрандт покачал головой. Что-то плакало у него в груди, но без надрыва и без тревоги. Счастье... Он вдруг спохватился, что стоит на месте. Перед ним - подъемный мост из грубых, неотесанных жердей. Трое-четверо ребятишек удивленно уставились на чужака и в смущении убежали, когда он, улыбаясь, вздумал бросить им несколько монеток. Надвигалась ночь. В: сгустившихся сумерках Рембрандт зашагал быстрее и вскоре- дошел до первых мигающих масляных фонарей города.
На каналах было темно; Деревья вдоль пустынных улиц шептались густой листвой... На западе над горизонтом еще держалась широкая светло-зеленая полоса. Когда башенные часы пробили десять, Рембрандт был уже на Розенграхте. Он похлопал по плечу Титуса, встревожено вышедшего к нему навстречу; потом недоуменно взглянул на Корнелию, с плачем бросившуюся к нему на грудь; он нежно погладил ее цвета спелой пшеницы волосы и с удивлением ощутил силу девичьих рук, охвативших его шею. - Я голоден! - произнес он с удовольствием. Корнелия умчалась в кухню. Де Гельдер спустился вниз. Он смотрел, как Титус и Рембрандт рука об руку вошли в дом, и, улыбаясь, последовал за ними. Зазвенели кружки и бокалы.

Осенью Титус сделал открытие, которое очень испугало его. В выдвижном ящике потайного шкафчика он нашел копии долговых расписок, по-видимому, не замеченных писцом судебного исполнителя при объявлении о несостоятельности Рембрандта. Все они, без исключения, были выписаны на имя Хармена Беккера, и сумма долга нагнала на Титуса изрядный страх... Несколько дней он раздумывал, как быть. Наконец решил отправиться с бумагами в канцелярию судебного исполнителя и посоветоваться с чиновниками, как ему поступить. Долговязый, бледный конторщик с прилизанными волосами слушал Титуса, стараясь подавить какую-то странную усмешку не то ироническую, не то сочувственную. Титус охотнее посоветовался бы с кем-нибудь другим. Этот субъект за высокой перегородкой был ему несимпатичен. И все же он преодолел свою неприязнь. Ведь канцелярия судебного исполнителя - официальное учреждение, обязанное помогать каждому, кто нуждается в совете, независимо от того, кто он. Не все ли равно в конечном счете, от кого получают нужную справку: от несимпатичного или располагающего к себе чиновника? И Титус изложил свое дело. Чиновник передернул плечами, просмотрел бумаги и сложил руки на столе, тщательно соединив кончики пальцев.
- Долговые расписки не потеряли своей силы; но будь я на вашем месте, господин ван Рейн, я бы лучше помолчал об этом,- сказал он и сразу же порывисто отвернулся, схватил перо и продолжал писать, как будто посетителя и в природе не было.

Титус сдержанно откланялся и пошел прочь, так и не приняв определенного решения. Совет писца показался ему сомнительным и опасным. Однако для начала Титус, пожалуй, попробует последовать ему. Впоследствии он, во всяком случае, сможет сослаться на него. Недели две спустя в антикварную лавку вошел человек. Титус выжидающе поспешил навстречу предполагаемому клиенту. И испугался. Он увидел перед собой ван Люднга, стряпчего. Титус заметил холодный блеск его глаз и понял, что тот знает о долговых расписках. Ясно, что он пришел как защитник интересов Беккера. У Титуса даже во рту пересохло. Всех кредиторов и преследователей Рембрандта он ненавидел исступленной, слепой ненавистью. Он понимал, что эта ненависть, быть может, несправедлива и незаслуженна и что по-своему кредиторы, возможно, даже правы, и все же он ненавидел их. Никогда не мог он отделаться от мысли, что растущая молчаливость и замкнутость отца, приведшая почти к полному его отчуждению от семьи, как раз и является следствием бесчеловечной жестокости, с которой эти самые кредиторы травили и мучили Рембрандта, объявленного банкротом.