Автопортрет, 1658
|
|
Читающий Титус, сын художника, 1657
|
|
|
Портрет Саскии в образе Флоры, 1634
|
|
|
|
Хендрикье Стоффельс у окна, 1656
|
Книга Тейн де Фpиc о жизни Рембрандта
Книга вторая
Любопытство Титуса было разбужено. Он вспомнил о теологических трактатах, когда-то найденных им в дядиной библиотеке. Извлешки их на свет, он стал перелистывать и перечитывать их. Под шелест страниц на Титуса глянул фанатический и оглупленный мир. Ограниченность и страх взывали о помощи с каждого многословного заголовка. А дальше шли хвастливые и напыщенные главы, пестревшие цитатами и иносказаниями, от которых разило таким чванливым самовозвеличением и огульным шельмованием всех инакомыслящих, таким бессердечием и самолюбованием, что Титус снова забросил эти фолианты.
Бог?.. Этот маленький деспот, этот иудей по рождению, так хитро извлекающий корыстную выгоду из каждого бедствия своего племени и еще требующий вдобавок платы за науку; ничего не делающий даром, взыскующий жертвы за любую милость, за любое благодеяние, объявивший, как и царь Давид, убийц и прелюбодеев «усладой глаз своих» и тиранически расправляющийся со своим беззащитным и верующим народом, насылая на него глад и мор, предавая в руки врага и обрекая на плен,- это он-то и есть бог «Семи провинций», или «Возрожденного Израиля», как ежегодно возвещает синод и как клянутся в том проповедники благолепных отечественных церквей, вздымая к небесам широкие рукава своих священнических одежд?
Титус чувствовал презрение и даже отвращение к такого рода божеству. Он уверен, что таким бог не может быть. Первое, что возникало в сознании, когда он старался представить себе своего бога,- это головокружительная даль между ним самим и Неизвестным. Ненависть, любовь, мстительность и все другие человеческие страсти дымом рассеивались при одной мысли об этой дали. Его бог возвышается над всей вселенной, над всеми небесными сферами и кругами, над бегом несущихся в пространстве планет. А может быть, вселенная не знает границ, и бесполезно разыскивать бога в ее пределах? Может быть, он всюду, где есть вещество? - как Титус вычитал в замечательной, поэтичной и смелой книге Джордано Бруно.
Должен же бог где-нибудь быть! Когда по вечерам, бродя вдоль каналов, Титус заглядывался на необозримые небеса, город представлялся ему ничтожным островом в безграничном потоке, в котором все будто устремляется вниз, навстречу бездонным сияющим глубинам. В такие минуты уж не удержать своих мыслей в сфере человеческой суеты. А когда наступало время сна и Титус шел домой, уличная жизнь казалась ему бессмысленной игрой, а люди, которые, стоя у дверей своих жилищ, болтали и приветствовали друг друга,- поколением эфемерных и ничтожных созданий; порожденное же ими искусство, думалось ему,- это бесплодный порыв, корнями своими самым жалким образом увязающий в бренной земле.
Пока освобожденные мысли, отрешенные от мира, растекаются по собственному безграничному царству, телесная оболочка погружена в сон и единоборствует с материально-грубыми сновидениями. На каких же невидимых нитях висит жизнь? Какую цель преследует вся эта суета и куда все стремится? По каким таинственным путям носятся рассеянные мысли, пронзающие сознание, как падающие метеоры, и как эти мысли находят друг друга?
Почему пустые разговоры могут довести человека до дрожи? Как происходит, что вожделение, которое денно и нощно живет, заключенное в человеке, вдруг, в один прекрасный и великий вечер, единым взмахом крыла вырывается на свободу и, захлебываясь от слез, находит себе победоносный выход?
Вожделение и трепет, присутствие которых молодой раввин ощущал, как легкое дуновение, познал уже и Титус. Но не дерзнул бы объяснить, как это произошло: коснулось ли его крыло ангела, как это будто бы случилось много веков тому назад с нашим праотцем Авраамом, когда тот готовился заклать своего сына; или, может быть, архангел Михаил, пролетая, задел его краем развевающегося плаща? Может быть, он должен верить также и в нашептывания самого сатаны, в духов преисподней, рогатых и козлокопытных, пляшущих вокруг кипящих серных и смоляных котлов и сопровождающих сатанинским хохотом гибель душ, преданных анафеме?
Титус понимал, что дело вовсе не в том, как кого именовать, потому что все, что приписывается ангелам или дьяволам, тут же снова принимает человеческий образ. Уж если кто заговорил о небесах, пусть и пользуется языком небес. Пожалуй, думал Титус, он только один-единственный раз услышал этот язык в старинном и трудном для понимания произведении, озаглавленном «Благолепие духовного брака». Но стоило потрудиться над уразумением этого гласа - и смысл его как бы приближался в озарении кроткого и ясного света. Однако слова, скрывавшие этот смысл, звучали устало и необычно, отягченные всеми земными горестями, так, будто автор побывал в потустороннем мире и повидал там нечто такое, что и по возвращении в царство смертных продолжало держать его в своей власти.
Но к чему все разговоры о небожителях и о сатане, зачем их наделяют человеческими чувствами и человеческим обликом - привлекательным или отталкивающим? Зачем стаскивают потусторонний мир на землю и занимаются описанием улиц и жилищ небесного града, как будто речь идет об изображении нового чуда мира? Зачем устраивают диспуты о свойствах и половой принадлежности ангелов, зачем вычисляют, сколько ангелов может уместиться на острие иголки? Зачем занимаются описанием механизма, приводящего в движение ангельские крылья? Почему белый голубь, опускающийся на сонмы верующих,- это олицетворение святого духа?
Титус был преисполнен сарказма. Дурачье, дурачье, дурачье! Угрозой вечного огня и вечного проклятия, осуждения и наказания они только подстегивают свои собственные страхи. Кто способен придавать возвышенной сущности столь земные формы, тот обнаруживает такое же ребяческое мировоззрение, как примитивные греки и римляне, представлявшие себе богов в образе воинственных мужей и писаных красавиц. Пожалуй, в воображении людей античного мира, которые изображали своих небесных покровителей во всей их божественной наготе, можно обнаружить больше чистой любви к жизни, чем в изглоданных страхом и затуманенных ханжеством взорах нынешних христиан, взаимно подвергающих друг друга опале и отлучению на основе цитат из той самой книги, которая служит источником их учения о вере, доверии и любви к ближнему.
Из этой же книги они черпают вдохновение для проповеди войны и по ней же заучивают молитву о мире; отвергая за тиранами-властителями право на угнетение, они тут же требуют преклонения перед власть имущими. И делается это так, что всем ясно: слово божие для них - закон, противоречия которого кажутся им такими священными, что человеческий разум с его скромной логикой не вправе посягать на него.
Книга I
стр 1 -
стр 2 -
стр 3 -
стр 4 -
стр 5 -
стр 6 -
стр 7 -
стр 8 -
стр 9 -
стр 10 -
стр 11 -
стр 12 -
стр 13 -
стр 14 -
стр 15 -
стр 16 -
стр 17 -
стр 18 -
стр 19 -
стр 20 -
стр 21 -
стр 22 -
стр 23 -
стр 24 -
стр 25 -
стр 26 -
стр 27 -
стр 28 -
стр 29 -
стр 30 -
стр 31 -
стр 32 -
стр 33 -
стр 34 -
стр 35 -
стр 36 -
стр 37 -
стр 38 -
стр 39 -
стр 40 -
стр 41 -
стр 42
Книга II
стр 1 -
стр 2 -
стр 3 -
стр 4 -
стр 5 -
стр 6 -
стр 7 -
стр 8 -
стр 9 -
стр 10 -
стр 11 -
стр 12 -
стр 13 -
стр 14 -
стр 15 -
стр 16 -
стр 17 -
стр 18 -
стр 19 -
стр 20 -
стр 21 -
стр 22 -
стр 23 -
стр 24 -
стр 25 -
стр 26 -
стр 27
Книга III
стр 1 -
стр 2 -
стр 3 -
стр 4 -
стр 5 -
стр 6 -
стр 7 -
стр 8 -
стр 9 -
стр 10 -
стр 11 -
стр 12 -
стр 13 -
стр 14 -
стр 15 -
стр 16 -
стр 17 -
стр 18 -
стр 19 -
стр 20 -
стр 21 -
стр 22 -
стр 23 -
стр 24 -
стр 25 -
стр 26 -
стр 27 -
стр 28 -
стр 29 -
стр 30 -
стр 31 -
стр 32 -
стр 33 -
стр 34
|
|