Книга Тейн де Фpиc о жизни Рембрандта

Книга третья

Стряпчий пронзительно посмотрел на Титуса. Титус почувствовал пытливый взгляд колючих, холодных глаз. По-видимому, ван Людиг не ждал такого спокойного - пусть внешне - и гордого приема. Он призадумался, его уверенность как будто поколебалась при виде этого молодого человека в коричневом костюме, устремившего на него большие проницательные глаза. Ван Людиг перевел взгляд на руки Титуса. На одном из его тонких пальцев он увидел перстень с крупным рубином из наследства Саскии. «Такие драгоценности к лицу только подлинным аристократам,- со злобой подумал ван Людиг.- Что он о себе возомнил, этот мальчишка?» И все же он колебался. Было что-то такое в манерах сына Рембрандта, что заставило старого крючкотвора воздержаться от привычной грубой бесцеремонности. Ом откашлялся, подыскивая нужные слова. Но вот он встряхнулся. Неужели же ван Людиг позволит себе спасовать перед сыном своего кузена - надменного выскочки? Этот молокосос ничем не лучше его, ван Людига, хотя и выглядит, как испанский гранд! Ван Людиг прочистил горло и положил руку на стол. - Я явился по поручению Хармена Беккера,- произнес он.
Титус кивнул. Значит, он не ошибся. Писец судебного исполнителя предал его и рассчитывает, конечно, погреть руки на этом дельце.
- Я так и понял, ван Людиг,- спокойно ответил Титус.
Затем он подошел к шкафчику, извлек долговые расписки и разложил их перед стряпчим.
- Я их только недавно нашел,- пояснил он.
Недоверчивая ухмылка стряпчего привела его в бешенство. Он готов был броситься с кулаками на этого субъекта. Не зная, что делать, он положил было руку на документы, и в тот же миг кто-то мягко, но с силой отвел его в сторону и стал на его место.
Титус глубоко перевел дыхание.
Отстранив сына, великий художник повернулся к ван Людигу. Он вошел,- по-видимому, очень тихо,- во всяком случае, ни стряпчий, ни Титус не слышали его шагов. Подавшись вперед, он грозно шел на стряпчего. Ван Людиг перепугался было, но быстро взял себя в руки: ведь претензии его вполне законны и он в своем праве. Выпрямившись во весь рост, он ехидно улыбнулся и прищурился. Рембрандт подошел к нему вплотную. Лицо его исказилось от гнева и волнения, веки и усы вздрагивали. Он заговорил с такой ненавистью, что стряпчий в страхе попятился... Голос художника прерывался, он звучал хрипло и глухо.
- Я сразу узнал тебя, ван Людиг... Ты опять вторгаешься в мой дом. Меня не интересует, зачем ты пришел... Мне безразлично, являешься ли ты как добрый или как злой вестник, я не удивился бы даже, если бы оказалось, что тебя подослали эти господа из ратуши... Но так или иначе, а в моем доме я больше не потерплю тебя. Ты, может быть, думаешь, что я постарел и уже не способен, как бывало, поднять на воздух человека?.. Ошибаешься. Тебя я еще смогу вышвырнуть из моего дома - и сделаю это немедленно, если ты не...

Рембрандт грозно выпятил грудь. Титус схватил отца за руку, но художник отстранил его. Он засучил широкие рукава своей рабочей блузы. Руки у него были жилистые, смуглые и слегка поросшие волосами. Титус впился взглядом в эти руки - он так редко их видел. А ведь это те самые руки, которые носили его, когда он был младенцем. Эти руки ставили холсты на мольберт и снимали их, чтобы повесить на стену рядом с другими, ранее законченными произведениями. А теперь они, эти руки, готовы драться за последнее достояние... Растроганный Титус подумал: отец прав, он борется за то малое, что принадлежит ему... Порывисто шагнул он к Рембрандту и встал плечом к плечу с ним, выпрямившись во весь рост и кипя гневом. Ван Людиг окинул их взглядом. Старый, седовласый человек, широкоплечий, согбенный, но еще довольно мускулистый, и юнец, хрупкий, с видом разгневанного рыцаря. Четыре сжатых кулака. Две пары глаз, указывающих ему на дверь... Он пожал плечами - что поделаешь, форс-мажор - и отступил. Оба ван Рейна следовали за ним шаг за шагом. Рембрандт засмеялся презрительно, скрипнув зубами.
- Скажи своим клиентам,- я не знаю, кто они,- что я не желаю иметь с тобой никакого дела, - бросил он, и Титус поразился величественно-уничтожающей брезгливости, прозвучавшей в гордом отцовском смехе.- Если они желают разговаривать со мной, пусть сами приходят сюда! - крикнул Рембрандт вдогонку ван Людигу и захлопнул дверь.
Рембрандт и Титус посмотрели друг на друга. Титу-су захотелось рассмеяться, но он воздержался. Внезапно Рембрандт побледнел и задрожал. Всей тяжестью он навалился на сына. Тот испуганно подхватил грузное тело отца. Глаза у Рембрандта закатились.
- Воды!..- в ужасе закричал Титус.
Прибежала Корнелия. Вместе они довели отца до скамьи и усадили. Рембрандт медленно пил. Улыбнулся. Титус и Корнелия увидели, как постепенно кровь снова прилила к его лицу. Потом он встал. Титус попробовал было насильно усадить его, но отец отвел его руку. Глядя Титусу в глаза, он сказал:
- Других... я всегда презирал... иногда побаивался. Но этого... этого я возненавидел с первого взгляда, с первой встречи. И он это знает. Рассчитайся с ним за меня, Титус...
Рембрандт выпрямился и направился к лестнице, ведущей в мастерскую. Титус, озабоченный, шел следом.
- Побереги себя,- попросил он отца. Рембрандт с улыбкой обернулся к сыну.
- Не беспокойся, я еще достаточно крепок,- медленно проговорил он, - Но думал ли ты когда-нибудь, что ненависть может довести до обморока?
Глядя на отца, Титус резко дернул головой.
- Да, - решительно сказал он,- и со мной такое могло бы случиться.